– Все будет отлично. Где Дэн?

– Футбол. Он придет позже. – Я скрестила пальцы за спиной.

Я уперлась ступней и руками в шершавую кору дуба, растягивая мышцы на ноге. Когда распрямилась, кто-то похлопал меня по плечу.

– Грейс? – Голос был негромким. Я впилась взглядом в ствол дерева, а по телу стремительно разлился адреналин. Не может быть. Я не смела обернуться.

– Грейс?

Я медленно повернулась.

Рот Чарли растянулся в улыбке, но глаза не зажглись и кожа в уголках глаз не собралась морщинками. На ее бедрах сидели крохотные шорты, из-под короткого топика с открытыми плечами выпирали ключицы.

Грязный розовый рюкзак глухо стукнулся о землю.

– Та-дам! – Она взмахнула руками с растопыренными пальцами. Улыбка сползла с лица. – Скажи что-нибудь.

Я открыла рот и снова его закрыла.

– Обнимемся по крайней мере? – Она сделала шаг вперед, раскрыла мне объятия. Я чувствовала биение ее сердца, давление ее ребер. Ее тело дрожало, рукав моей футболки промок. Я оттолкнула ее, жестче, чем было нужно.

– Почему ты уехала? – Я вонзила ногти в ладони. Постаралась понизить голос. – Ни одного чертова телефонного звонка…

– Все сложно.

– Слушаю, – сказала я, скрестив на груди руки.

– Я все объясню. Обещаю. Я по тебе скучала.

– Ты исчезла, ничего мне не сказав. Удрала сразу же после смерти Шиван. – Руки у меня подергивались, и я сама не знала, хочу ли ее шлепнуть или обнять.

– Не знала, что сказать.

– И не могла ничего придумать за все шесть лет?

– Чем больше я это откладывала, тем труднее становилось.

– Первый забег, двести метров, начнется через пять минут, – раздался голос дедушки из громкоговорителя.

– Мне надо идти. Послушай, – сказала я, смягчаясь, – не хочешь остаться и посмотреть? Мы как следует поговорим после этого. Потом твоя мама будет петь. Она знает?

– Нет. – Лицо Чарли омрачилось. – Но посмотри. – Она обвела жестом толпу. – Грандиозное событие, верно?

– Это мы с бабушкой его организовали. Не ожидала, что оно окажется таким популярным.

– А в честь чего?

– Оно благотворительное. В помощь больным с черепно-мозговыми травмами.

– Твой отец?

Я кивнула.

– Скоро будет пятнадцатая годовщина. Ты знаешь…

– Я побегу с тобой.

– Уверена? У тебя такой усталый вид.

– Я хочу. Если ты только не боишься конкуренции, – усмехнулась Чарли, и я против воли тоже заулыбалась. Все это было так для нее типично. Чувствовалось, что она вернулась. Мы все уладим после.

– Ну, давай, – сказала я. – Внесу тебя в список.

На линии старта мы с Чарли протолкнулись в первый ряд. Я опустилась на колени, чтобы завязать шнурки двойным узлом.

– Тебе надо сделать то же самое, – кивнула я на ее ноги. Она помотала головой и побежала на месте.

– Ты вернулась насовсем? – спросила я.

– Надеюсь. Я не хотела уезжать, но чувствовала, что должна. – Она закусила губу. – Я совершила нечто ужасное, Грейс. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Стартовый пистолет выстрелил, и я как можно быстрее заработала руками и ногами, словно гналась за ее словами. Конский хвост хлестал меня по шее. Небо было безоблачным, воздух – теплым и душным. Мне слышно было скандирование толпы. Я на нее не смотрела. Не могла оторвать глаз от Чарли, боялась, что она исчезнет, так ничего и не объяснив. Что она совершила? Она бежала передо мной. Игнорируя колющую боль в боку, я гнала себя вперед.

– Давай, Грейс! – Бабушкин голос выпевал мое имя, подзадоривая меня. Финишная черта маячила впереди. В последнем броске я удлинила свой шаг. Теперь я была практически наравне с Чарли. Еще один рывок – и я ее обгоню. Мы обе вытянули руки. Краем глаза я увидела, как она упала. Надо было как следует завязывать шнурки. Моя рука ударилась о желтую ленту. Я пересекла линию и, стараясь посмотреть назад, растянулась на земле. Левую лодыжку пронзила раздирающая боль. Я сидела, чуть не плача, на траве, массируя распухающую лодыжку, и дедушка трусцой побежал в мою сторону, а потом пробежал мимо меня. Я обернулась. Чарли лежала неподвижно.

– Вызовите «Скорую»! – закричал кто-то, а я кое-как поднялась и захромала к ней. Возможно, это я кричала.

Она была неподвижна.

Слишком неподвижна.

Мимо меня протолкнулась Лекси и опустилась на колени возле дочери.

– Чарли? Что за хрень?

Вставай. Вставай. Вставай.

Я почувствовала, как кто-то обнял меня за плечи. Дэн все-таки пришел болеть. Я стряхнула его руку, опустилась возле моей лучшей подруги. Курс первой помощи, который я прошла в детском саду, на мгновение выскочил из головы, но, когда я проверила ее пульс, все вернулось и захлестнуло меня. Я вдувала воздух ей в рот и давила ей на грудь. Раз, два, три, четыре, пять.

– «Скорая»? Где эта проклятая «Скорая»? – слышала я крики Лекси, но все продолжала считать, вдувая воздух в сухие губы Чарли. Раз, два, три, четыре, пять.

Чарли не реагировала. Ее кожа была похожа на воск, и, несмотря на жар от солнца, все больше холодела. Я считала, а Лекси плакала навзрыд. Я считала, а Чарли не двигалась. Приехали медики и перехватили у меня инициативу, а когда они наконец прекратили ее оживлять и покачали головами, я все еще продолжала считать.

После двух часов ночи я запираю за собой входную дверь дома Лекси и засовываю ключ под гнома. Несусь через деревню. Из пространства между двумя припаркованными машинами на меня выскакивает кошка, и я испуганно вскрикиваю. Мне повсюду мерещится Анна: за ветвями деревьев, которые качаются и шепчут на ветру, скрючившаяся в тени кустарников, таящаяся в темных дверных проемах. Я прохожу через центр деревни, уличные фонари там сейчас горят не все, а когда достигаю окраины, они и вовсе исчезают. Я останавливаюсь при входе в свой переулок. Он темнеет передо мной, как зияющий черный рот. Небо затянуто облаками, и я не вижу коттеджа. Коленки резко дергаются, когда над переулком, словно звук выстрела, разносится грохот. Я уже готова бежать прочь, но слышу его снова и понимаю, что это моя калитка. Чертов Дэн. Кулаки сжимаются и разжимаются, и я перехожу на бег, спотыкаясь на рытвинах, с хозяйственной сумкой, полной писем, которая путается у меня в ногах. Я бросаюсь к двери, тычу ключом мимо замочной скважины – один раз, другой, третий, – и вот наконец я внутри. Захлопываю за собой дверь и прижимаюсь к ней спиной, пережидая, пока уймется жжение в груди.

От едкого запаха свежей краски перехватывает горло, и я устремляюсь наверх, приоткрываю окно в своей спальне, тут не пахнет домом. Бабушка сняла занавески, чтобы постирать. Обои от Лоры Эшли покрыты пятнами сажи и лупятся – лимонные и кремовые цветы с трудом узнаваемы, – но я едва замечаю окружающую обстановку. Сижу, скрестив ноги, на голом матрасе, закутав плечи одеялом без пододеяльника. Сортирую письма, стараясь разобраться в хронологии. Анна начала писать Лекси через несколько недель после того, как ей исполнилось восемнадцать. Память подсказывает, что именно тогда Лекси переменилась. Прежде она была просто изредка выпивающим человеком, а потом стала настоящей пьяницей, раздражительной и слезливой. И в это же самое время я начала получать письма с угрозами. Неужели их тоже писала Анна?