Третьим пунктом событий, которые вызывали у меня желание спрятаться куда-нибудь поглубже или громко поорать, была наша с Домиником свадьба.

Старейшина женится. К тому же альфа. Никто не хотел пропустить такое.

Я же с самого начала ее не хотела, потому что мне хватило одной-единственной, которая закончилась не слишком счастливым браком с Дэнвером. Поэтому я избегала свадебных разговоров. Мне все время казалось, что если снова надену белое платье, то случится что-то нехорошее. Впрочем, когда я поделилась своими опасениями с Рэбел и Венерой, они со мной не согласились:

— Это все беременность, — заявила моя помощница. — Поэтому ты очень остро на все реагируешь.

— Доминик не Дэнвер, — подтвердила волчица. — С ним все будет по-другому.

С этим я не могла поспорить. Он меня чувствовал. Конечно же, он почувствовал мое волнение, зажал меня в укромном углу и поинтересовался:

— Шарлин, чего ты боишься?

— Все испортить, — сознаюсь я. — Боюсь того, что не слишком хорошие воспоминания повлияют на настоящее. Что это все фарс, представление.

Как ни странно, Доминик не злится.

— Это обряд, который сделает тебя моей по всем законом. Человеческим, государственным, волчьим.

— Но я и так твоя, Доминик. По всем законам, которые только можно придумать. Для этого не нужно надевать платье и говорить: «Да, да, и еще раз да».

— Пусть тогда не будет никакого платья. По крайней мере, белого.

— В смысле?

Мой волк усмехается:

— Давай проведем церемонию по древним вервольфским обычаям. Это очень красивый обряд, мы попросим благословение предков. Как истинная пара. Ты сможешь надеть, что захочешь. И наша свадьба будет только для своих.

Я обнимаю его крепко-крепко:

— Я говорила, что люблю тебя?

— Сегодня ночью, — довольно смеется Доминик, подхватывая прилично потяжелевшую меня. — Но можешь повторить.

Правда, он не уточнил, что для «своих» означает всю стаю. Всю-всю стаю, потому что ради такого случая к нам приехали действительно все члены стаи и их родственники. Но это уже не имело значения, потому что церемония и последующие после гуляния меньше всего напоминали мне о прошлом.

Мы с Венерой нашли красивое платье в винтажном магазине. Светло-серебристое, будто белое золото, и меховую накидку. Я не могла перекидываться волчицей, но в день свадьбы я практически ею была. Когда шла навстречу Доминику, когда мы соединяли наши ладони и касались друг друга носами, когда ходили по кругу, как того требовал ритуал.

И мой страх испарился. Исчез. Был только Доминик и благословение предков. Благословение нашей любви. Потом были дикие пляски, кто-то из гостей решил пошалить и перекинулся в волков. В итоге перевернули один из столов, за что перекинувшихся отправили во двор. Впрочем, эта вызывало только смех. Я, вообще, тогда очень много смеялась. Смеялась и танцевала.

Только теперь перед родами мне было совсем не до смеха. Потому что подтвердить, что истинность влияет на выживание матери, могла только я. Как сказал Хантер, опытным путем. Спросить у кого-либо другого возможности не было — любые упоминания имани удалялись старейшинами. Не только Джейсоном и его командой, предыдущее правление вервольфов тоже не жаловало «полукровок».

Спасало только то, что можно было отвлечься. Например, закончить книгу. Оказалось, что когда тебя никто не отвлекает, вокруг тишина, тебя кормят вкусняшками, а вечером делают массаж, то книга пишется быстро. Я свою закончила за месяц, вычитала и отправила агенту. Конечно, сюжет претерпел большие изменения, но моя насыщенная жизнь сыграла мне на руку. Каково же было мое удивление, когда сразу три издательства предложили издать роман, и сейчас одно из них собиралось вот-вот его выпустить.

— Я должна их увидеть, — обещала я себе и Доминику. — Моего мальчика и мой бестселлер!

Редактор и агент обещали, что книга будет иметь успех, они были в этом уверены. Что нельзя было сказать о родах. Даже доктор Милтон нервничал, хотя и пытался этого не показывать. Ведь в случае каких-то осложнений волчицы просто перекидывались и рожали в звериной ипостаси. Так было безопаснее.

Я по понятной причине так сделать не могла.

Поэтому даже не знала, чего хочу больше: чтобы поскорее все закончилось, или подольше походить беременной. Еще месяца три-четыре, как обычный человек, но по меркам вервольфов это было много, и малыш собирался вот-вот увидеть мир. По этому случаю мы в Домиником даже переехали в дом на Мантон-Бэй. Отсюда до клиники было всего ничего по сравнению с дорогой из поселения.

Все было готово, только я не была.

Я нервничала, и вместе со мной начал нервничать мой волк. Доминик взял отпуск от работы и от дел старейшин, чтобы все время быть со мной. С одной стороны, мне это нравилось, что муж рядом и исполняет любое мое малейшее желание, с другой — мне шагу не давали ступить и на каждое «ой» пытались схватить в охапку и отвезти в больницу. «Ой» было много, потому что с приближением родов количество приступов только увеличилось. Плюс мое тело ломало, я стала неповоротливой, хотя по словам Милтона набрала вес в пределах нормы. Я уже молчу про перепады настроения: мне то хотелось рыдать, то злиться, а в следующую минуту меня переполняло чувство бесконечной любви.

Но у меня было оправдание — беременность.

У Доминика такой отмазки не было, но мои перепады влияли и на него. После моего очередного «ой» у мужа окончательно сдали нервы:

— Все! Едем в больницу!

От неожиданности у меня даже спина перестала болеть.

— Как едем? Любимый, я еще не рожаю.

— Вот и хорошо. Будет время подготовиться. Там палата как номер в хорошем отеле, зато я буду уверен, что ты под присмотром Милтона и его персонала, и они в любой момент смогут оказать тебе помощь.

— Я сейчас под твоим присмотром.

— Но я не доктор.

— Тем не менее ты в любой момент можешь отвезти меня в больницу.

— А что, если я не успею?

— Успеешь, роды не длятся три секунды. К моему огромнейшему сожалению.

Доминик сжимает кулаки и отходит к окну. Я замечаю, как напряжены его плечи и спина.

— Ты же сражался с Хантером, выступил против старейшин, можно сказать, пошел против волчьего сообщества. Роды — это ерунда.

— Там я мог хоть что-то сделать, а здесь ничего от меня не зависит. Я не хочу потерять тебя, Шарлин.

— Не потеряешь, — заявляю я. Вот не было раньше во мне этой уверенности, а сейчас откуда-то появилась.

Я сползаю с кровати, буквально, потому что по-другому это сделать невозможно, подхожу к нему и обнимаю со спины. Утыкаюсь лицом между лопаток. Это практически так же уютно, как то, как меня обнимает он.