Кроме того, на данной стадии тренировки Яну нравилось оставаться наедине с собой. Свернув с дороги, он услышал, как далеко позади люди у кладбища приветствуют остатки школьной команды.

Рванув, Ян миновал юных крестьянок, которые спасали губимый дождями хлопок, и побежал вдоль затопленной грязью оросительной канавы. Не замедляя хода, он перемахнул через мелкий кофейно-бурый поток и взболтал ногами воздух. Приземлившись, Ян вспугнул зайчишку в кустах над берегом. Крикнул вслед удирающему зигзагами животному:

– И ты, длинноухий! Чжи о!

За спиной засмеялись девушки.

Он сбавил ход, добравшись до крутой тропки на углу фэна. Утром опять моросило, размокшая земля наверняка стала скользкой. Перед завтрашней поездкой Ян меньше всего хотел шандарахнуться на рыжей грязи. Испоганить прекрасный синий разминочный костюм, присланный из Пекина, – почти предательство.

На подъеме сердце сильнее забило в уши, нижняя губа украсилась легкими бисеринками пота. Это было здорово. Ян редко покрывался испариной даже во французском костюме из искусственных волокон. Между тем пот вымывал яды и прочищал голову. Ян побежал быстрее.

Когда он достиг плоского квадрата на вершине земляной пирамиды, пот струился ручьями, а одышка стала всамделишной. В первый раз Яна принес сюда отец – на закорках, когда Ян был еще младенцем. Ян играл с коробочками молочая на краю маленького плоского квадрата, пока отец с дедом исполняли боевые танцы с деревянными мечами или бамбуковыми пиками, украшенными на обоих концах цветными лентами, чтобы нагляднее были взмах и вихрь маневра. Дедушка по-прежнему ходил сюда – хоть и редко, и без учебного оружия. Шаблонные циклы упражнений старика были просты: такие увидишь в любом саду и парке.

Ян моментально приступил к циклу тайцзицюань[173]. Выполнил все основные движения, плюс часть придуманных отцом – «Будь Готов Пнуть Земляной Орех» и «Покорми Кусающего Тебя Пса». Затем перешел к новому Народному Циклу, который ввели после падения «Банды четырех». Этот цикл напоминал футбольную разминку: наклоны, разножки, повороты шеи. Поупражнявшись, Ян принял низкую стойку и стал метаться по земляному квадрату, борясь с собственной тенью.

Он был хорошим борцом. Прошлым летом занял третье место на Празднестве факелов[174]среди ребят своего возраста и веса, и школьные инструкторы какое-то время просили Яна сосредоточиться на борьбе, оставив длинные дистанции тем, у кого ноги подлиннее. Ян не подчинился, но держал себя в бойцовской форме. Когда в деревне играли свадьбу, семья невесты звала Яна, чтобы тот, отдав дань традиции, поборолся с товарищами жениха. Деревенские знали, что Ян зрелищно расправится с притворными ухажерами и, что важнее, всегда выйдет проигравшим из схватки с самим женихом.

Расстелив полотенце, Ян закончил разминку: отжался сорок раз на пальцах, затем сорок раз быстро присел, после чего стал колотить себя по мышцам живота.

Разбивая привычные бугорки мышц, он успокаивался. Забудь про восторженных горожан. К чему тревожиться? Никто не ждет от тебя победы. Ждут выдержки: пробеги от сих до сих и обратно, как бы долго ни пришлось бежать.

Когда кулаки разогнали закупорку, Ян лег на спину, позабыв о чистоте одежд, и подарил дыхание небу. Оно было одноцветным. Днем не было солнца. Ночью не будет звезд. Долгие месяцы тяжелое небо перекрывало их, как оловянная крышка мелкий горшок.

Он перевернулся и посмотрел на небо над шахматным полем хлопка и капусты: в том направлении, сообщил ему Чжоа, они полетят завтра за тысячи миль, в Пекин. Ян не мог представить себе ни это расстояние, ни дыбящиеся горы и грозные теснины, где, утверждал Чжоа, никто не живет. Там нет зеленых полей, кишащих колхозными бригадами, как лист кишит тлей; нет толчеи дымящихся хибар; нет дорог, велосипедов, людей. Только безжизненные дали, только незамутненность, как редкими зимними вечерами, когда холод загоняет облака на юг, оголяя растянутый фланг ночи между Яновой кроватью и звездами.

Вновь услышав девичий смех, он вытянулся и приподнял голову над молочаем. На дороге показались другие бегуны, с ними поравнялся бежавший назад Чжоа. Девушки смеялись, потому что команда хватала Чжоа за живот, чтобы тот улыбнулся. Все любили подтрунивать над Чжоа, всем нравилась его улыбка. Бесподобная. Чжоа посчастливилось родиться с лишним ромбовидным зубом прямо между двумя передними зубами. «Блестящий, да еще и здоровый», – сказал об этом феномене Янов дядюшка. Даже издалека Ян видел, как сверкает зуб Чжоа.

Вдруг хихиканье смолкло, а улыбка Чжоа улетучилась. Бросив взгляд на дорогу, Ян увидел трех юношей с дробовиками: парни изучали колдобины и делали вид, будто идут по следу бегунов. Шутка, разумеется, но смешно не было никому, кроме этих троих.

То были не просто охотники. Растрепанные волосы и громкая развязная речь троицы выдавали рабочих головорезов из растущей полубандитской прослойки, которая предпочитала образованию заводы и подвалы, собиравшие игроков в фаньтань[175]. «Изнеженных зазнаек» рабочие не жаловали. Особенно зазнаек, занимавшихся спортом. На этой почве то и дело случались драки, и головорезы обещали, что побоями дело не ограничится. Бесцельно рыщущий тут и там неженка, твердили головорезы, не стыкуется с Духом Настоящей Революции; это еще одна примета прогнившего Запада, который врывается в Китай бегом, хотя должен бы подползать на коленях. Пусть товарищи, вместо того чтоб махать руками и ногами, возьмутся за лопаты! Вот что сказал бы Председатель.

Спортивные соревнования лишь в последние годы были признаны допустимыми, после чего их стали проводить беззапретно. Словно бы комнатные птицы в непокрытых клетках вновь запели в парках. Только этим утром сестра сказала Яну, что видела в гостинице «Дружба» женщину с кошкой на руках. Запрет на приобретение домашних животных никто не отменял; кошку привез в подарок гостинице недавний постоялец из Лондона.

– Представляешь? – дивилась сестра. – Из-за границы, кошка?..

С трудом, думал Ян, пытаясь примирить в себе иронические парадоксы: хулиганы-реакционеры, свободные кошки, фальшивые гробницы… Чем не парадокс: фэны, принудительный труд тысяч рабов, живших тысячи лет назад, дарили Яну бескрайнюю свободу. Разве что бег дарил больше. Если бежать далеко, можно на какое-то время стать свободным. По-настоящему. Еще один иронический парадокс. Получалось, что свобода – результат принудительного труда: видимо, мозгу нужен штат подчиненных, включая ноги, легкие и сердце, чтобы сотворить отрезанное от мира одиночество.

Внезапно мечтательное забытье Яна разбилось вдребезги: взрыв, еще два, потом опять – последний. Вскочив на ноги, Ян посмотрел вниз, на ряды кустов и канав. Досрочный салют в честь Дня образования КНР? Выхлоп припозднившегося трактора?