Старый Берт – единственный, кого я знаю. Остальные покалечились, или сидят, или убиты. Берт был президентом, говорит, что теперь предпочитает просто гонять, а не гонять стадо.

– …просто надо было смыть молофью.

Вернувшись в кабинет, слышу, как заводятся другие мотоциклы. По двору идет Гарри с голым брюхом, широко отставив руки, как будто у него болят ребра. Может быть, Киллер его долбанул.

Берт заводит свой старый «харлей». Тот самый, который он возил с собой в Лондон, еще давно. Девушка кладет проигрыватель в кабину автомобиля и бредет назад, в сомнении. Ужасный Гарри выкатывает свою большую роскошную машину из гаража, объявляет, что тормоза в порядке. Девушка смотрит то на старый мотоцикл Берта с тощим седлом, то на новенький «Электро-глайд» Гарри со сложным кожаным сиденьем и металлической спинкой для слабонервных.

Гарри мотает головой:

– И не думай, сука. Он тебя дерет, он тебя и везет.

Она садится позади Старого Берта и загорелыми руками обхватывает его живот. Он улыбается мне.

Выхлопы, треск, рев, синий дым, коричневая пыль столбом… стоят, стоят… потом разом срываются с места, с треском, гиканьем, и уносятся длинной взрывной волной с грунтовой на мощеную, на запад, ррах-ррах-ррах вверх по склону к Маунт-Нево и скрываются из виду… только эхо в предвечерней дымке.

– Отвалили, – кудахчет Румиочо, когда исчезает последний.

Цивилизация нисходит на ферму, как оседающая пыль. Тишина – как гром облегчения.

А я – я скину эти сапоги и снова обуюсь в мокасины.