— Я видел, как вы отъехали от одного дома.

— Не сейчас. Раньше. Зачем вы ездили за мной по пятам?

— Когда?

— В субботу. На фургоне.

— Я не знаю, о каком фургоне вы говорите, — покачал головой Кацка.

Эбби дала задний ход.

— Ладно, забудем фургон. Не надо больше за мной ездить, договорились?

— Я подавал вам сигналы, прося остановиться. Вы видели, как я мигал фарами?

— Я не знала, что это вы.

— Вы не откажетесь рассказать, что вы делали в доме доктора Леви?

— Хотела навестить Элейн. Я не знала, что она съехала.

— Здесь стоять нельзя. Почему бы вам не проехать на стоянку? Я хочу с вами поговорить. Или вы и сейчас откажетесь отвечать на вопросы?

— Смотря на какие.

— О докторе Леви.

— Вы только о нем будете спрашивать? Только об Аароне?

Кацка кивнул.

Эбби задумалась и решила: вопросы могут быть обоюдными. Даже молчаливый детектив Кацка способен ненароком выдать какую-нибудь нужную ей информацию.

Эбби обвела глазами торговый комплекс.

— Видите закусочную? Можем поговорить там, за чашкой кофе.

Копы и пончики. Два эти слова воскрешали в памяти городские шутки о бостонских полицейских. Каждый коп с внушительным животиком и каждая патрульная машина возле дверей закусочных «Данкин донатс» только подкрепляли их. Однако Бернард Кацка не любил пончики. Он взял лишь чашку черного кофе, да и тот пил без особого удовольствия. Эбби он казался человеком, за которым не только не водится грешков, но и который совершенно равнодушен к радостям жизни. Ничего лишнего и бесполезного.

И первый вопрос, заданный им, был строго по существу:

— Почему вы оказались в этом доме?

— Я же вам сказала: поехала навестить Элейн. Мне хотелось поговорить с ней.

— О чем?

— О личных делах.

— У меня сложилось впечатление, что вы были едва знакомы.

— Это она вам так сказала? — спросила Эбби.

— Вы согласны с такой характеристикой ваших отношений? — спросил Кацка, не отвечая на ее вопрос.

Эбби шумно выдохнула:

— Думаю, что да. Мы были знакомы через Аарона. Вот так.

— Тогда почему вы решили ее навестить?

Теперь Эбби медленно втягивала воздух, мысленно оценивая себя со стороны. Она нервничает. Это заметно. А у такого человека, как Кацка, ее нервозность вызывает подозрение.

— В последнее время со мной происходили странные события. О них я и хотела поговорить с Элейн.

— Какие события?

— В минувшую субботу кто-то меня преследовал. За мной ехал бордовый фургон. Я его заметила на мосту Тобин. И потом снова, когда ехала домой.

— Что-нибудь еще?

— А вы считаете, этого мало, чтобы выбить человека из колеи? — спросила Эбби, в упор глядя на детектива. — Мне стало страшно.

Кацка молча разглядывал ее, словно пытался понять, настоящий ли страх написан на ее лице.

— Какое отношение тот фургон имеет к миссис Леви?

— Это ведь вы заставили меня задуматься о смерти Аарона. Вы усомнились, была ли его смерть самоубийством. Потом я узнала о смерти еще двух бейсайдских врачей.

Кацка нахмурился. Вероятно, он слышал об этом впервые.

— Шесть с половиной лет назад погиб некий доктор Лоренс Кунстлер. Он был торакальным хирургом. Спрыгнул с моста Тобин.

Кацка молчал, но Эбби заметила, как он чуть-чуть подался вперед.

— А три года назад погиб анестезиолог Алан Хеннесси. Отравление угарным газом. В газете его смерть назвали несчастным случаем. Дефект отопительной системы.

— К сожалению, такие смерти бывают каждую зиму.

— И вот совсем недавно… Аарон. Трое врачей. Все они работали в команде трансплантологов. Вам не кажется, что это уж слишком странное совпадение?

— К чему вы клоните? Вы считаете, что у команды трансплантологов есть тайный враг или враги? И эти враги периодически убивают врачей?

— Я просто обращаю внимание на странное стечение обстоятельств. Вы — полицейский. У вас принято проверять все версии. Думаю, стоит проверить и эту.

Кацка откинулся на спинку стула:

— Но как вы оказались в этой гуще?

— Друг, с которым я живу, тоже из команды трансплантологов. Марк хоть и не признаётся, но я чувствую его настороженность. Думаю, что вся команда обеспокоена. Каждый задает себе вопрос: кто следующий? Но они никогда не говорят об этом. Пассажиры, ожидающие посадки на самолет, тоже ведь не говорят об авиакатастрофах.

— То есть вы тревожитесь за вашего друга?

— Да, — ответила Эбби.

Это была лишь часть правды. На самом деле Эбби стремилась вернуть Марка. Вернуть прежнего Марка. Она не понимала, что произошло между ними, но чувствовала: их отношения разваливаются. И все началось с того вечера, когда она заговорила о Кунстлере и Хеннесси. Естественно, эти мысли Эбби оставила при себе. В них не было логики. Только чувства. Интуиция. А Кацка предпочитал более осязаемые вещи.

Сейчас он явно ждал от нее еще каких-то слов. Эбби молчала. Тогда он спросил:

— Может, вы хотите еще что-то мне рассказать? Подумайте.

«Он намекает на Мэри Аллен», — пронеслось в мозгу Эбби.

Ее охватил ужас. Глядя на этого человека, она испытывала почти неодолимое желание открыть ему все. Здесь и сейчас. Но ужас прошел. Эбби медленно отвела глаза и ответила вопросом:

— А зачем вы следили за домом Элейн? Вы ведь слежкой занимались?

— Я разговаривал с женщиной из соседнего дома, а когда вышел, увидел вашу машину. Вы как раз отъезжали.

— Вы опрашиваете соседей Элейн?

— Обычная практика.

— Сомневаюсь.

Вопреки своему желанию, Эбби посмотрела на Кацку. Его серые глаза оставались непроницаемыми. Ни подтверждения, ни намека.

— Почему вы до сих пор расследуете самоубийство?

— Вдова самоубийцы спешно собирает вещи и уезжает в неизвестном направлении. Никто из соседей не знает, куда она уехала. Согласитесь, это по крайней мере необычно.

— Вы же не хотите сказать, что Элейн двигало чувство вины или что-то в этом роде?

— Нет. Думаю, она испугалась.

— Чего?

— Может, вы мне подскажете, доктор Ди Маттео?

Эбби хотела снова отвести глаза, но не смогла. Взгляд Кацки не был ни требовательным, ни угрожающим. Детектив смотрел спокойно и внимательно. И уж чего она никак не ожидала, так это вспыхнувшего и тут же погасшего влечения к нему. Эбби не представляла, почему из всех мужчин, окружавших ее, она отреагировала только на этого копа.