Я чувствую, как подскочило напряжение в комнате. Сердце у меня колотится в груди, лицо горит под взглядом Фахима с противоположного конца комнаты. Марго трясется напротив, не поднимая глаз от грудной полости между нами. За ее спиной ерзает на стуле доктор Бёрке, его глаза прикованы к Дэвиду в дверях, губы дрожат, как будто он набирается храбрости, чтобы что-то сказать.

Господи боже, он сейчас что-то скажет.

– Дэвид, – резко говорю я, – не знаю, что на вас нашло, но, думаю, вам лучше уйти. У вас нет права заходить в операционную – которая, кстати говоря, становится все менее и менее стерильной, чем дольше вы тут находитесь, – и требовать от хирурга объяснений. Если вам дорога ваша работа, я бы очень попросила вас вернуться к патрулированию коридоров и стоянию у входных дверей. Все остальное вне вашей компетенции.

Дэвид смотрит на меня с порога. Мой тон и мое положение явно пошатнули его уверенность в себе. Я бросаю на него такой яростный взгляд, что лицо у него вспыхивает и он наконец сдается.

– Прошу прощения, доктор Джонс. Был неправ.

Он поворачивается, чтобы уйти, дверь уже закрывается за его спиной.

– Дэвид…

Все поворачиваются, глядя в угол операционной. Доктор Бёрке смотрит на дверь, рот у него все еще приоткрыт.

Ты всех нас убьешь, чертов трус.

Дэвид снова появляется в дверях. Фахим, кажется, потерял терпение и тянется к поясу за пистолетом. Я представляю себе, как из затылка Дэвида брызгает кровь, как тело со стуком обрушивается на пол.

– Доктор Бёрке, – прерываю его я. – Нам нужно быстрее заканчивать операцию, от этого зависит жизнь пациента. Его дочь надеется, что отец вернется домой. Давайте не будем заставлять ее ждать.

Я смотрю, как он весь сжимается при слове «дочь». Он встречается со мной взглядом, и я смотрю на него с таким бешенством, что чувствую, как покраснело лицо, а на шее вздулись вены. Фахим смотрит на меня из одного угла, Дэвид из другого, как будто мы все играем в какую-то чудовищную русскую рулетку в ожидании, когда один из нас упадет замертво.

Доктор Бёрке кивает и поворачивается к Дэвиду с неестественной улыбкой.

– Хотел только сказать, Дэвид… не волнуйся. Мы скоро закончим. Попал под горячую руку, да?

Я оборачиваюсь на Дэвида. Он кивает, на его лице застыло серьезное выражение.

– Спасибо, – отвечает он и поворачивается ко мне. – Прошу прощения, доктор Джонс. Ночь сегодня была трудная, я забылся.

– Хорошо, – говорю я, изображая улыбку. – Забудем о том, что произошло. Если спросите меня, ничего здесь и не происходило сегодня.

– Спасибо, доктор Джонс.

Дэвид поворачивается и выходит из комнаты, но я слишком напугана, чтобы расслабляться. Только когда я слышу, как со скрипом закрывается дверь предбанника, а в операционной снова повисает тишина, я наконец делаю выдох. Мне приходится прикусить губу, чтобы не начать рыдать от облегчения.

Мистер Шаббар бросается через всю операционную с поднятым пистолетом и прижимает доктора Бёрке к стене, тот причитает и умоляет о пощаде. Мне следует что-то сказать, остановить его, но я так зла на доктора Бёрке, что едва ли не желаю, чтобы он это сделал.

Он едва нас всех не убил.

– Доктор Джонс, – отрывисто произносит Марго.

Я стряхиваю с себя эти мысли. Она в изумлении смотрит на меня.

– Опустите оружие, – строго говорю я Фахиму. – Мы еще не закончили.

Фахим смотрит на Бёрке с такой яростью, что я жду, что с минуты на минуту раздастся выстрел и белая плитка на стене окрасится в красный. Но он в конце концов опускает пистолет и отходит к противоположной стене. Доктор Бёрке стоит, распластавшись по плитке, тихо всхлипывая себе под нос. Я должна испытывать к нему сочувствие, понять, что он хотел нас всех спасти. Но едва нас не убил. Едва не убил Зака.

И только когда я опускаю глаза к грудной полости, то наконец осознаю, что вижу перед собой: бьющееся сердце, налившееся цветом от полноценного притока крови и возможности свободно сокращаться.

Пациент будет жить.

50

Анна

Среда, 10 апреля 2019 года, 09:19

Я просыпаюсь в комнате Зака.

Узнаю это место еще до того, как открываю глаза. Везде вокруг его запах: в воздухе, на постельном белье. Я зарываюсь лицом в подушку и вдыхаю. Она начала пахнуть скорее мной, чем Заком; я всю ночь прижимала ее к груди, как будто это был он, спал у меня под боком.

Они привезут его домой. Так сказал Фахим, когда пациента завозили в фургон без опознавательных знаков.

Мне не верится. Боль оттого, что его от меня оторвали, стала органической частью меня, я не могу представить свое существование без нее, даже когда он будет дома, как будто мне придется научиться с этим жить. Хирург во мне жалеет, что ее нельзя вырезать.

До встречи с Шаббарами все мои мысли были о том, чтобы привезти Зака домой. Но сейчас, когда это стало возможным, я не могу не думать: что будет, когда он приедет домой? Он не просто пережил сильную травму, ее еще надо держать в секрете. Все эти болезненные воспоминания ему предстоит держать в себе, я буду единственной, с кем он сможет поговорить. Он должен будет постоянно лгать, как я, и, без сомнения, захочет знать, зачем это делает.

Потому что мамочка – убийца.

Это никак не приукрасить, никак не оправдать. Я отняла жизнь и смотрела, как она вытекает из пациента по капле, задержав дыхание, пока все не закончилось. Будет ли Зак меня ненавидеть, когда узнает, что я сделала, чтобы его спасти? Что я забрала у кого-то жизнь в обмен на его собственную?

Будет ли мой сын меня бояться?

Скептик проснулся во мне, как только я приехала домой и положила голову на его подушку, начав расчленять мою надежду, как ребенок, который отрывает ножки у насекомого и смотрит, как они продолжают дергаться, зажатые между пальцами. Что, если Шаббарам не удастся забрать Зака, а их вмешательство заставит похитителей причинить ему вред? Что, если Шаббарам нельзя доверять? Что, если?.. Что, если?.. Что, если?..

Я тру глаза, чтобы проснуться, чувствуя свои голые веки без ресниц. Я поспала всего час или около того и проснулась настолько взвинченной, что почувствовала раздражение. Я не смогу нормально отдохнуть, пока Зак не будет дома.

Все мои телефоны выложены в ряд на тумбочке у кровати. Я пробую их все, поочередно включая экраны на каждом, чтобы проверить, нет ли оповещений. Ничего.

Встаю с кровати, расправляю покрывало и взбиваю каждую подушку, чувствуя неизбежный взгляд камер из каждого угла комнаты. Странно, что я уже так привыкла к тому, что за мной отовсюду наблюдает дополнительная пара глаз. В каком-то смысле они помогают мне не чувствовать себя такой одинокой, даже несмотря на то, что их присутствие не сулит мне ничего хорошего.