– Он будет здесь с минуты на минуту.

– О-о-о, юная любовь. Я скучаю по влюбленности.

– Бедняжка Кит-Кэт, – притворно сокрушается Аннабель.

– Если честно, я не думаю, что когда-либо влюблялась по-настоящему.

Кэт уже приканчивает бутылку, а может, и вторую – кто знает. Она выглядит дурашливой и немного нетрезвой. Но, когда Аннабель заглядывает ей в глаза, до нее доходит, что Кэт говорит серьезно.

– Что?! – восклицает Аннабель. – А как насчет Ноя? Ты же была без ума от него.

– Нет, не думаю. Этого еще не случилось.

– Ты меня огорчаешь!

– Не грусти, радуйся. Все еще впереди.

– Да, это радует. – Аннабель улыбается. – Боже, мне нельзя пить пиво. Все время хочу писать. Опять надо бежать в туалет.

– Беги, беги, мы посторожим твое место, – говорит Сьерра.

Аннабель поднимается по лестнице на второй этаж. Ей навстречу идет Тревор Джексон. Две девушки из рок-группы, Дезайри и Ханна Келли, ждут у двери в туалетную комнату.

– Что, очередь?

– Джози на сто лет засела в родительской ванной, – отвечает одна из девушек.

Аннабель ждет. Наконец подходит ее очередь. Она возится с макияжем. Наносит свежий слой блеска для губ. Ей хочется быть неотразимой для Уилла. Ее бутылка с пивом стоит на туалетном столике. Она моет руки. И уже собирается забрать бутылку, когда слышит это.

Внизу кто-то кричит.

Скорее, пронзительно визжит, и поначалу Аннабель думает, что девчонки дурачатся, но крик непохож на игру. Это вопль ужаса. Теперь она слышит, как вскрикивает парень, и вот уже крики множатся. Эти жуткие звуки говорят только об одном: случилось что-то страшное. И первая мысль, которая приходит ей в голову: «Мне надо бежать». Она почему-то думает, что нужно выбираться из этой ванной комнаты, из этого дома, и, когда выбегает на лестничную площадку второго этажа, слышит: хлоп-хлоп-хлоп. Зловещие звуки выстрелов, снова вопли, грохот падения чего-то большого и тошнотворный стук. Аннабель охватывает дикий страх, потому что она знает, она знает, что произошло что-то плохое, плохое, плохое, но все равно спускается по лестнице. Это неверное направление, но она идет вниз, где входная дверь нараспашку, и она видит его спину. Она видит Хищника, это точно он, и она в полной растерянности, потому что сегодня вечером его здесь не ждали, – но как быть с тем, что это его пальто?

Это его пальто, и он убегает, бежит прочь от дома, по улице, и в руке у него винтовка. Он держит в руке винтовку, а Джефф Грэм орет и рыдает, и, когда Аннабель оказывается у подножия лестницы, перед ней открывается зрелище настолько нереальное, насколько и устрашающее. Рыдания в голос, тела на корточках, прикрытые руками головы – это какой-то сюр и бессмыслица. Сьерра, забившись в дальний угол комнаты, прячет лицо в ладонях, ее плечи сотрясаются; кто-то из друзей-музыкантов Джеффа свешивается с подоконника, застывая в попытке бегства; Зак и Оливия, съежившиеся за стулом, держат друг друга в охапке. И повсюду кровь, кровь повсюду, и куски… куски…

Она видит Кэт, распластавшуюся на полу. Кэт на полу! Ее лица не видно, но это ее оранжевая футболка, и это ее кровь стекает по спине к джинсам, а рядом с ней… рядом с ней – Господи, нет, Господи, только не это! – Уилл. Это Уилл! Он здесь, но лежит на полу, в джинсах и своей любимой толстовке, и как-то неестественно согнут, как будто скомкан, а половина его лица… его красивого лица… просто месиво из сырой плоти и крови. Лица больше нет, и глаза тусклые, безжизненные, а грудь… Кровь хлещет и хлещет из его открытой груди.

Теперь Аннабель тоже кричит; этот дикий вопль вырывается у нее сам собой, и она идет к Уиллу и Кэт – своим любимым. Она идет к ним, но они пугают ее. Их тела пугают ее, и кто-то хватает ее за плечи. Она чувствует, что ее держат мертвой хваткой с двух сторон, но все кричит и кричит, а потом вырывается и бежит на улицу. Там тоже люди: ребята с вечеринки, дрожащие в мокрых купальниках после джакузи, соседи из ближайших домов. Грохочет забытая всеми музыка. Бесконечный тошнотворный ритм – бум-та-та-бум-та-та – служит фоном истерическим рыданиям, крикам, а теперь и завываниям сирены.

Аннабель останавливается на тротуаре и опускается на корточки. Разум по-прежнему отказывается понимать: как же так? Только что она была в ванной, а потом услышала хлопки и, спустившись по лестнице, увидела Уилла и Кэт, и кровь струилась по оранжевой футболке Кэт, а лицо Уилла… Аннабель зажмуривается, прижимает ладони к ушам и тихо раскачивается взад-вперед, взад-вперед, переживая свой страшный сон. Между тем вокруг еще больше машин, еще больше сирен и мигающих огней. Они прибыли так быстро, но кто знает, сколько времени прошло. Она все раскачивается, сидя на тротуаре, и ее тошнит прямо под ноги, и чьи-то руки снова поднимают ее с земли. «С тобой все в порядке? Ты не ранена? Ты в порядке? Ты не ранена?» – спрашивают ее снова и снова. Она не знает. Она не знает. Потому что все как во сне. Ничего из этого не может быть наяву, но это происходит наяву. Это происходит.

Реальность напоминает о себе потоком слез. Она рыдает на своей койке в фургоне. Дедушка Эд не спит. Он здесь, рядом. Она в его любящих руках.

– Миленькая моя, – страдает он вместе с ней.

– Я видела, я видела, я видела, я видела, – как заведенная повторяет она.

Она не сможет это сделать. Аннабель за кулисами. Она дрожит. Дедушка Эд держит руку на ее плече. Айлин Чен, руководитель программы женских исследований[131] Университета Карнеги – Меллона, встает у микрофона и обращается к аудитории.

Вау, сколько народу в зале! Это тебе не группки студентов, с которыми Аннабель встречалась до этого. Айлин представляет ее слушателям. Странно слышать свое имя, эхом облетающее зал. Аннабель тошнит от волнения. Она старается не слушать, что рассказывает Айлин о ее марафоне и предшествующей ему трагедии. Вместо этого она концентрируется на постукивании по подушечкам пальцев и ощущении тяжести в кармане, где лежит медальон святого Христофора. Она концентрируется на том, что сказала мама, что сказали доктор Манн, Малк, Зак и Оливия, Доун Селеста и Люк: «Просто будь честной». Люк сказал ей это всего десять минут назад, прежде чем они с Доун заняли свои места в зале. С этим она справится. Она умеет быть честной. Но честность кажется такой мелкой, скромной и несущественной темой для выступления перед столь многочисленной аудиторией.