— Если ты позволишь, — Ретт чиркнул спичкой и зажег лампу.

Скарлетт чувствовала скрытый смех в его голосе, но это совсем ее не злило.

— Я так голодна, что могу съесть лошадь, — определила она.

— Но только не лошадь. У меня всего их три, и две из них ни на что не годятся.

Он надел стеклянный колпак на лампу и ласково улыбнулся Скарлетт.

— Как насчет яиц и куска ветчины?

— Два куска.

Скарлетт села на лавку около стола, подобрав под себя ноги. Ретт тем временем развел в плите огонь. Когда огонь разгорелся, она протянула к нему свои ноги.

Ретт принес начатый кусок ветчины, масло и яйца из буфета.

— Кофемолка сзади тебя на окне, кофе там же в банке. Если ты смелешь кофе, пока я нарежу ветчину, завтрак будет готов гораздо раньше.

— Почему бы тебе не смолоть кофе, пока я буду варить яйца?

— Потому, что плита еще не нагрелась, мисс привереда. Рядом с кофемолкой хлеб. Порежь хлеб хотя бы. Я все приготовлю.

Под салфеткой Скарлетт обнаружила хлеб. Отломила кусок, засунула в рот. И, жуя, стала молоть кофе. В воздухе разлился запах жареной ветчины.

— Ах, как пахнет, — радостно воскликнула она.

Быстрыми движениями она домолола кофе.

— Где кофейник? Она обернулась и, увидев Ретта, засмеялась. Тот стоял посреди кухни с кухонным полотенцем за пазухой и вилкой в руках.

— Что смешного?

— Ты что, штаны бережешь? Они у тебя сгорят вместе с полотенцем. Я должна была у тебя прежде спросить, умеешь ли ты что-нибудь.

— Чепуха, мадам. Я люблю готовить на открытом огне. Это возвращает меня к тем дням, когда мы готовили мясо на привалах.

— Вы действительно готовили так мясо? В Калифорнии?

— Да. Говядину или баранину — или мясо того, кто не захотел мне сварить кофе.

Они молча завтракали. Было тепло и мило в темной комнате. Сквозь щели в плите пробивался красный свет. Запах кофе приятно щекотал нос. Скарлетт захотелось, чтобы этот завтрак продолжался вечно. «Розмари, наверное, наврала. Ретт не мог сказать, что я ему не нужна».

— Ретт?

— М-м-м? — он отхлебывал кофе.

Она хотела спросить, хочет ли он, чтобы это продолжалось очень долго, но побоялась все испортить.

— А есть сливки?

— В буфете. Я принесу. Держи ноги в тепле…

Она не выдержала.

— Ретт?

— Да?

— Может ли у нас с тобой вот так хорошо быть вечно? Ведь нам сейчас действительно хорошо. Зачем ты притворялся, что ненавидишь меня?

— Скарлетт, — произнес он устало, — животное нападает, когда его ранят. Инстинкт сильнее рассудка, сильнее желаний. Когда я приехал в Чарльстон, ты постоянно загоняла меня в угол. Постоянно меня торопила. Ты и сейчас это делаешь. Ты не можешь меня оставить наедине с самим собой. Ты не можешь меня отпустить.

— Я отпущу тебя.

— Тебе не нужна доброта, тебе нужна голая любовь. Безоговорочная любовь. Но ты ее тогда не хотела. Я весь выдохся.

Голос Ретта становился холоднее, в нем все сильнее чувствовалось безразличие.

— Пойми, Скарлетт. В моем сердце было любви на тысячу долларов. Золотом, а не в бумажках. И я все потратил на тебя, до последнего пенни. Я банкрот. Ты меня выжала, как тряпку.

— Я была неправа, Ретт. Извини. Я лишь пытаюсь что-то вернуть.

Мысли завертелись в голове Скарлетт. «Я могу отдать ему тысячи долларов из своего сердца, — думала она. — И он бы снова полюбил меня, потому что не был бы банкротом. Он бы получил все сполна. Если бы только ему все это было нужно. Я должна его заставить…»

— Скарлетт! — продолжал Ретт. — Нет возврата в прошлое. Не разрушай то немногое, что еще осталось. Пусть останется доброта. Мне от этого только лучше.

Она ухватилась за его слова.

— Да, конечно, Ретт, пожалуйста, будь таким же добрым, как и прежде, пока я не разрушила наш замок. Я не буду больше тебя терзать. Давай просто будем друзьями, пока не вернемся в Атланту. Мне будет этого достаточно. Мне так было хорошо за нашим завтраком. У тебя пятно на переднике.

Она благодарила Бога за то, что в этой темноте он не мог разглядеть ее лица так же, как и она его.

— Это все, что ты хотела узнать? — сказал Ретт, плохо скрывая облегчение. Скарлетт глотнула побольше кофе, чтобы успеть обдумать, что ответить. Но она смогла лишь притворно засмеяться.

— Да, конечно, глупо. Я чувствовала, что мне не светит. Но казалось, нужно все-таки попробовать. Я больше не стану тебя терзать, но не порть мне Сезона. Ты знаешь, как я люблю праздники. И если уж ты такой добрый, налей мне еще кофе.

После завтрака Скарлетт поднялась к себе, чтобы одеться. Было еще темно, но она была так возбуждена, что не могла и думать о сне. «Вот все и уладилось», — подумала она. Завтрак ему тоже понравился. Она в этом уверена.

Она надела коричневый дорожный костюм и зачесала назад волосы, закрепив их шпилькой. Слегка попрыскалась одеколоном, чтобы напомнить себе, что она все-таки женщина…

Она старалась пройти по коридору, как можно тише. Чем дольше будет спать Розмари, тем лучше. Почти рассвело. Скарлетт задула лампу. «О, дай Бог, это будет хороший день. Дай Бог не наделать ошибок. Пусть весь день будет таким же, как завтрак. И вся следующая ночь. Эта ночь — новогодняя».

Стояла особая предрассветная тишина. Стараясь не наделать шума, Скарлетт спустилась вниз. Ярко горел огонь. Должно быть, Ретт подбросил еще дров, пока она одевалась. Она с трудом могла различать темную тень, обрамленную падающим от окна серым светом. Он сидел в кабинете спиной к ней. Она на цыпочках подошла к его двери и осторожно постучала.

— Можно, я войду? — прошептала она.

— Я думал, ты легла спать, — сказал Ретт. Его голос был усталым. Она вспомнила, что он всю ночь провел, охраняя дом. И ее. Ей захотелось прижать его голову к своей груди и снять усталость.

— Не было смысла ложиться спать. С рассветом тараканы зашуршали, как сумасшедшие. Ничего, если я здесь посижу?

— Входи, — сказал Ретт, не глядя на нее.

Скарлетт вошла и тихо села. «Интересно, почему он так напряженно смотрит? Ждет нападения Клинча Докинса?»

Закукарекал петух и испугал ее. За окнами скользнули первые лучи рассвета. И так, картина, которую увидела Скарлетт, заставила ее закричать. Сожженный дом темнел своими неровными руинами, казалось, что он еще тлеет, а Ретт спокойно смотрит, как он догорает.

— Не смотри, Ретт, — умоляла Скарлетт. — Не причиняй себе лишней боли.

— Мне нужно было быть там. Я должен был их остановить.