— Эй, Грыжа! — позвал он соратника, тотчас подошедшего. — Прими жеребца… Стреножишь ему ноги, да гляди — башку от копыта береги. Глаз да глаз за ним, понял? Ничего лучшего мы не взяли сегодня… Нет, не так: мы за последние два года нигде не взяли лучшего. Будешь ублажать его, Грыжа. И помни: он намного дороже тебя и любого из вас!

Грыжа принял повод и увел Милорда так, будто даму высшего света звал на тур вальса. А главарь опустился перед сидящим Пенапью на корточки:

— Хотели его на что-нибудь выменять у абидонского короля? На что?

— Выменять? Нет, сударь, как можно… Вы же сами сказали: таких только дарят! Но дарить папа велел только в том случае, если сладится моя помолвка с абидонской принцессой Альбиной. А нет — так нет…

Бандит посмотрел в детские глаза своей жертвы, гася в себе смех:

— Значит, все-таки выменять! На дочку королевскую. Глупейшая сделка! Дважды убыточная. Еще спасибо скажете, что я вам ее поломал.

Зачем-то он пощекотал травинкой Фрикаделя — тот серыми гипсовыми губами льстиво улыбался в ответ, полумертвый со страха.

Вдруг — выстрел. И еще два! Одни разбойнички в испуге наставили оружие на своих неопасных, полностью деморализованных пленников. Другие, уже осведомленные, бежали сюда, к своему главарю, срывая с лиц чулочные маски.

— В чем дело?

— Кабаны, атаман… Дикие… Злобные, как не знаю кто… У ручья затоптали Косоротого Базиля!

— Не кабаны, а хуже: вепри, атаман! Мы видели двух, но вообще их там, кажется, стадо! Косоротый расстрелял обойму и — все, готов… Чего делать-то? Как их это… контратаковать?

— Нечем, шеф! Этим вот? Тут ружья надо… И пули, как на медведя!

— Ну-ну-ну, — после такой информации главарь счел нужным охладить паникера, причем буквально: погладив холодным пистолетом его рябую от пота физиономию. — Вепрь ли, кабан ли — все это свинина, мальчики! Ты ведь ешь ее? И ни разу наоборот не было — чтоб она тебя… Не сметь паниковать, парни! Вы что, сдурели?!

Похоже, так оно и было. Поддались нерассуждающей панике… может, и вздорной, напрасной… Хотя опасность и впрямь была все-таки: опять грянул выстрел, а затем послышался визг, показавшийся боевым львиным рыком, — и разбойнички куда-то рассыпались. Никого из них на опушке — одни жертвы их!

Сколько даровала судьба принцу Пенапью и Фрикаделю — минуту? две? меньше?

Пленники, лошади, багаж — все, что здесь было сейчас, выглядело так, словно их увидел прыгающий взгляд затравленного животного. Над лужайкой вздрагивал лихорадочный шепот:

— Ваше Высочество… кабаны, может, и помилуют… а эти — навряд ли… Давай бог ноги, а?

— Да-да… вы правы… Но кто отвяжет доктора нашего? И телохранителей?

— Сами пусть! Зубками! За такую службу ваш папа казнил бы их… Охраннички! Скорее, ну! Нет, надо в разные стороны, в разные!.. Ну почему за мной-то, Ваше Высочество? Вам кустов мало?

Поняв, что он отвергнут собственным секретарем, принц отстал, потоптался на месте… Он наткнулся блуждающими пальцами на перочинный ножик в жилетном карманчике (нет, он был маникюрный все-таки — лезвие плюс пилочка для ногтей). Теперь было чем разрезать веревки, освободить трех своих спутников! Взмокший Пенапью выполнял это повеление своей совести и одновременно спрашивал у телохранителей светским тоном:

— Ну как вам нравится вся эта история?

Ответом ему была лишь выбиваемая их зубами дробь.

2

Черные сырые комья земли пополам с дерном фонтанчиками вырывались из ямы, иногда достигая лошадиных копыт, — тогда лошадь пятилась. Она являла собой грустный контраст великолепному Милорду: эта трудяга преклонных лет по имени Клементина была хронически печальна. Ей даже не было любопытно — зачем это ее хозяину вздумалось копать землю в лесу? В ее усталых глазах читалась безнадежная уверенность: счастья он не выкопает, сколько бы ни старался…

Молодая обаятельная женщина со славянским лицом, жена хозяина Марта, говорила этой кобыле:

— Только бы он не напутал, Клементиночка… только бы не напутал! У него уже волдыри, небось, на ладонях… а лопата одна. Понимаешь, этот план, — Марта держала в руках прямоугольный кусок парусины с чертежом, — он ветхий совсем… Какой-то важный значок мог стереться, — а в нем, может, все дело! Прямой угол вроде правильно мы отмерили… но что означает вот это «О»? Ольха? Осина? Олива? Орешник? Тебе, конечно, желательно, чтоб это был «Овес» — да? Но он тут ни при чем… Если не угадали мы, тогда все зря… тогда «О» будет означать: «Опростоволосились!»

— Это кто там каркает? — раздался мужской голос снизу. — Да я уже нащупал брезент, если хочешь знать!

— Нет, в самом деле? Желтоплюш, ты — гений!!! Убери лопату, я к тебе прыгаю! — И Марта без раздумий сиганула к своему потному и перепачканному землей Желтоплюшу, чтобы обнять его, а потом вместе извлечь наружу объект их поисков и усилий. То был обтянутый брезентом короб в половину среднего человеческого роста.

Счастливые, они смеялись, откидываясь на края ямы, и не спешили вскрыть короб — будто им достаточно было самого факта находки. Старая Клементина отворачивалась, не разделяя их энтузиазма: находку предстояло тащить не им, а ей, как и весь прочий скарб бродячих артистов. Хорошо еще, что на время раскопок ее выпрягли из повозки, которая стояла поодаль, уронив оглобли.

В этот момент все трое услыхали выстрел.

И замерли.

— Охотники? — произнесла Марта, вслушиваясь в раскаты эха.

— Хорошо бы… да вряд ли, — негромко отвечал Желтоплюш. — Сторонятся охотники этого леса. Не доверяют ему. Спасибо, конечно, что он сберег нам отцово наследство… но чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше будет.

— Тогда я запрягаю старуху? — Марта уже выбиралась на поверхность и замерла опять: вдали бабахнуло еще дважды. — Вот черт… Желтоплюш, там на плане отмечен ручей, это близко. Клементина долго не протянет, если ее не напоить…

— А раньше ты о чем думала? — попрекнул ее муж, подавая короб наверх. — А если накроют нас?

— Ну прости… Даже если это разбойники, нам нечего трусить: мы же не золото выкопали!

3

Итак, принц Пенапью освободил своих спутников (героически освободил или дрожа от страха — история об этом умалчивает). Но затем, улепетывая от двойной угрозы — от бандитов и от кабанов, принц недолго видел перед собой спины товарищей по несчастью: те все больше отрывались, все реже оглядывались на задыхающегося Пенапью. А у него, как назло, то спадала туфля с ноги, то отчаянно принималась болеть селезенка. Он отстал, одним словом. И в довершение всех несчастий — уронил туфлю в ручей.

Начал ее преследовать. Течение