Например, прошло более полутора веков с отмены регулярной дани, которую руна выплачивали государственным чиновникам и духовенству (Oberem, 1980: 112), однако в царстве лесных духов эта повинность по-прежнему существует. Когда люди убивают тапира, они должны предложить товарные бусы в качестве дани духам-хозяевам, владеющим животным, чтобы те продолжили обеспечивать их мясом. Во время охоты Хуанику попытался извлечь выгоду из взаимных обязательств, которые влечет за собой это колониальное устройство. Он предложил хозяину дань в виде нескольких зерен кукурузы, засунув их в трещины у основания дерева. Когда, вопреки договоренности, хозяин не послал нам мяса дичи, Хуанику, добросовестно выполнивший свои обязательства, без всякого стеснения отчитал его, вопя посреди леса: «Ты скупой!» Точно так же он однажды упрекал политика, посетившего Авилу во время избирательной кампании, в том, что тот не раздавал сигарет и выпивку.

В других случаях руна пытаются общаться с хозяевами посредством риторических формул, аналогичных тем, которые их предки в XVI веке использовали при ведении переговоров о мире с испанцами. Эти формулы включали применение численно аналогичной структуры, призванной уравновесить то, что в другом контексте Лиза Рофель (1999) называла «неравным диалогом»[168]. В колониальном случае, о чем свидетельствует один из таких контрактов XVI века между местными вождями и испанцами (Ordóñez de Cevallos, 1989 [1614]: 426), это предусматривало пять требований в обмен на пять уступок испанским властям. Сегодня это можно заметить в использовании охотничьего и рыбацкого магических обрядов, требующих особого десятидневного поста – «пять дней для хозяина и пять для руна», объясняют люди в Авиле[169].

Кито-в-лесу, который посетила Роза, является отражением серьезных, более чем четырехсотлетних переговоров с живущими там могущественными существами о доступе к некоторым из их богатств. И действительно, в XVI веке эти переговоры включали попытку, увы безуспешную, убедить испанцев построить Кито в лесах Амазонии – об этом требовании свидетельствуют колониальные документы (Ramírez Dávalos, 1989 [1559]: 50, см. также 39) и современные мифы. Неудача этой попытки по-прежнему возбуждает желание покорить укрытые в лесу богатства[170].

У каждой стратегии получения доступа к накопленным господами богатствам есть независимая причинная история. Однако это больше не имеет значения. Все они теперь являются частью чего-то общего – формы хозяина леса, и могут служить точками доступа к некоторым из ее богатств.

Однако эти стратегии сулят не только обильное мясо дичи. Они открывают возможность получить доступ к долгой и многослойной истории отложенных желаний, которые поиски этого мяса представляют.

НЕПРИНУЖДЕННАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ ФОРМЫ

Я надеюсь, мне удалось проиллюстрировать некоторые специфические свойства формы и тем самым пояснить, почему антропология должна уделять ей больше внимания. По сути, отсутствие внимания также является следствием своеобразных свойств формы. Будучи антропологами, мы хорошо умеем анализировать отличия. Однако, как отметила Аннелиз Райлз (Riles, 2000) в своем исследовании циркуляции бюрократических форм, связанных с представителями Фиджи на конференции ООН, мы менее готовы изучать невидимое, потому что находимся «внутри» него. Форме в значительной степени недостает ощутимой инаковости – вторичности (см. Главу 1) – традиционного этнографического объекта, потому что она проявляет себя в качестве формы лишь в процессе распространения фрактальности. «[Именно] люди, живущие вне стен монастыря, способны почувствовать его атмосферу, – пишет мастер дзэн. – Те же, кто занимается практикой [внутри], в действительности ничего подобного не чувствуют» (Suzuki, 2001: 78).

По этим причинам семиотическую важность индексальности, то есть замечания различия, понять легче, чем иконичность, которая включает в себя распространение закономерностей посредством специфически ограниченного неразличения (см. Главу 2). Возможно, именно поэтому распространение сходства посредством неразличения иногда ошибочно считали не репрезентацией, а чем-то другим. Однако «веточкоподобность» палочника и заразительная зевота, передающаяся от одного тела к другому, возможно даже пересекающая видовые границы (это лишь два примера преобладания иконичности), – семиотические явления, несмотря на отсутствие индексального компонента, указывающего на нечто другое, нежели случай воплощаемых ими паттернов. Можно сказать, что мы замечаем свои привычки только тогда, когда они нарушаются, когда мы выпадаем из них (см. Главу 1). Тем не менее понимание функционирования того, что остается незамеченным, играет важнейшую роль в антропологии по ту сторону человека. Форма – это и есть такое невидимое явление.

Форма требует от нас переосмысления того, что мы имеем в виду под «реальным». Общие понятия – привычки, закономерности, потенциальные повторения и паттерны – являются реальными (см. Главу 1). Однако было бы неправильным приписывать общим понятиям те виды свойств, которые мы ассоциируем с реальностью существующих объектов. Когда я говорю, что пернатая дичь – реальные цыплята с точки зрения духов-хозяев, я имею в виду именно такое понимание реальности общего понятия. Реальность цыпленка, принадлежащего духу-хозяину, – это реальность общего понятия. Однако в конечном счете она обладает вероятной действенностью: как своего рода тип она может указывать на конкретные встречи с различными видами птиц, будь то гокко, чачалака или кракс. В этом смысле подобные встречи не сильно отличаются от моей встречи с пекари в лесу тем дождливым днем.

Без повседневного взаимодействия руна с пернатой дичью в царстве духов-хозяев не было бы цыплят. Однако в этой сфере есть некоторая стабильность, отчасти оторванная от повседневных моментов лесного взаимодействия. Поэтому в царстве духов-хозяев белогубые пекари водятся в большом количестве, пусть даже в лесах вокруг Авилы их не встретить уже много лет.

Несмотря на свою устойчивость, форма хрупка. Она может возникнуть только при определенных условиях. Я получил об этом напоминание, когда сделал перерыв в написании этой главы, чтобы приготовить котелок манной каши для моих сыновей. Прямо на моих глазах самоорганизующиеся шестиугольные структуры, известные как ячейки Бенара, в определенный момент формирующиеся при нагревании жидкости снизу и охлаждении сверху, самопроизвольно возникли на поверхности бурлящей каши. О хрупкости формы свидетельствует то, что эти шестиугольные структуры быстро рухнули в липкую жидкую кашу. Жизнь прекрасно умеет создавать и поддерживать условия, способствующие предсказуемому зарождению таких хрупких самоорганизующихся процессов (см. Camazine, 2001). Отчасти поэтому я сосредоточился здесь на том, как сложные многовидовые объединения культивируют форму и мыслят посредством нас, когда мы погружаемся в их телесность[171].