— Нету.

— А профессор этот?

— Яков Давидович с супругой уехали в Кисловодск, на воды. Они всегда в это время туда уезжают. Старенький он уже, здоровье поправлять нужно.

— Замечательно! — чуть не захлопала в ладоши я. Встречи с алчным до научных открытий дедком я боялась пуще всего.

— И вот ещё, — нахмурилась Сима Васильевна. — Тебя можно было взять на дневной стационар, но это гораздо всё дольше. Пойдёшь на обычный. Но Иван Аркадьевич похлопотал за тебя, чтобы ты там долго не сидела, то за два-три дня все анализы и остальное сдашь и будешь свободна. И ночевать тебе можно домой ездить, только рано утром к семи тридцати ты должна успевать возвращаться. Только об этом лучше не распространяться. За такие нарушения, сама понимаешь, по головке нас не поглядят.

— Да! Понимаю. Конечно! — совсем обрадовалась я и, почти успокоенная стала готовиться к обследованию в ПНД.

И вот я вхожу в приемное отделение нашего психоневрологического диспансера. Сима Васильевна меня, конечно, успокоила, но всё равно — стрёмновато как-то.

Оформили меня быстро. Палата, где я временно должна была обитать, оказалась на пять коек. Две были уже заняты, но пациентов сейчас отсутствовали, очевидно, на процедурах. Остальные же были свободны. Я облюбовала самую ближайшую к двери (кто его знает, вдруг нападут на меня эти психи и срочно драпать придётся, а отсюда как-то ближе будет). В общем, волновалась я.

Вещи в тумбочку тоже особо раскладывать не стала, так и сунула всё в одной вязанной крючком сумочке (зимой Римма Марковна расстаралась).

Не успела разложиться и переодеться, как меня забрали и увели во второй корпус. И началась всем знакомая медицинская кутерьма: стоишь в очереди у кабинета — заходишь — тебя осматривают, задают вопросы, измеряют — глубокомысленно кивают и пишут детскими каляками-маляками непонятные слова — выходишь — идёшь в следующий кабинет — и всё заново…

В общем, набегалась я капитально.

В принципе не особо меня и изучали, анализы, сказали, завтра на голодный желудок надо сдавать, позадавали кучу вопросов, один раз велели нарисовать рисунок на тему «Мой мир». На всякий случай я нарисовала солнышко и цветочки. Но там надо было ещё домик и семью. Чтобы окончательно не влипнуть с диагнозом, я нарисовала Мавзолей на фоне Спасской башни, на Мавзолее написала большими буквами «В.И. Ленин», чуток подумала и раскрасила мавзолей тоже в цветочки. Семью я нарисовала просто — маму, папу и двух кудрявых детишек рядом с Мавзолеем. После секундного раздумья пририсовала им пионерские галстуки. Всем четверым. Тоже на всякий случай. Всё раскрасила умеренно-яркими карандашами. Если что — отмазаться можно будет. А так-то не страшно и не больно.

Так всё хорошо и гладенько продолжалось, пока меня не привели к пятому кабинету. На двери была табличка: «доктор Роман Александрович Бонк».

Стучусь, вхожу:

— Можно?

Благообразный мужчина, лет пятидесяти, в очочках, вежливо говорит:

— Да, проходите, пожалуйста.

И улыбается так многозначительно.

А рядом медсестра сидит. Похожая на майора Айсберг из кинофильма моего времени «Пятый элемент». Вот один-в-один. И эта медсестра даже не улыбается.

Ну ладно, вошла, куда же деваться-то.

— Мы сейчас с вами, Лидия Степановна в одну игру поиграем, — загадочно сказал доктор Бонк, заглянув в моё медицинское дело (или как там эта хрень называется, куда всё записывают и пациенту на руки не дают, и даже почитать не показывают).

Упоминание о ролевых играх с доктором Бонком и майором Айсберг в образе советской медсестры из психоневрологического диспансера особого оптимизма у меня не вызвало. Но других вариантов не было, поэтому я мужественно выдавила:

— Ага.

— Давайте так, я буду задавать вопросы, а вы поднимать карточку с номером. Ответы по каждому номеру на обратной стороне карточки. Вам всё понятно?

— Всё понятно, — торопливо уверила доктора я и для дополнительной аргументации, согласно закивала головой.

— Тогда начнём, — улыбнулся доктор и сообщил майору Айсберг — Василиса Иммануиловна, запишите, пожалуйста — первое задание, «Шкала обсессивно-компульсивных расстройств Йеля — Брауна».

Я нервно сглотнула.

— Итак, первый вопрос, — посмотрел на меня доктор поверх очочков, — какова общая продолжительность ваших навязчивых мыслей в течение суток?

Мне чуть дурно не стало. Я порылась в кучке карточек, нашла там, где был ответ «не наблюдается вообще» и продемонстрировала карточку с номером «один».

Доктор Бонк разочарованно скривился. Майор Айсберг невозмутимо записывала.

— Второй вопрос — степень нарушения повседневной жизни вследствие наличия навязчивых мыслей?

Мне опять чуть не поплохело. Второй вопрос был ещё «лучше» первого. Я боялась даже думать, что там в последнем будет. Спросят, каким инструментом мне больше нравится расчленять мою бабушку?

Я опять показала первую карточку.

— Следующий вопрос — какова ваша продолжительность навязчивых действий или мыслей в течении суток?

Капец, в общем.

И таки вопросов было много. И везде я настойчиво показывала первую карточку.

Наконец, мы закончили, и доктор Бонк полистал какие-то таблицы, что-то сверил с потрёпанной книжечкой и сказал:

— Хорошо. Очень даже неплохой результат. Василиса Иммануиловна, запишите, «незначительное обессивно-компульсивное расстройство». А мы продолжим, да, Лидия Степановна?

Я неуверенно кивнула.

В общем, доктор Бонк оказался тем ещё затейником. Мы с ним и майором Айсберг поиграли в «Опросник уровня агрессивности Басса-Перри», затем перешли к «Шкале Альтмана для самооценки мании».

Я везде отвечала уверенно и первой карточкой. Хотя, когда доктор Бонк задал очередной вопрос «Случаются ли у вас ситуации, когда вы не можете сдержать желание ударить другого человека?», я вспомнила сперва Будяка, потом Альбертика и Эдичку Иванова и чуток замялась. Доктор заметил это и спросил:

— Лидия Степановна, вы честно отвечаете на вопросы?

— Конечно! — сделала абсолютно честные глаза я и торопливо подняла первую карточку.

Майор Айсберг всё записывала.

Когда мы наигрались, я спросила:

— Роман Александрович, а бывают пациенты без незначительного обессивно-компульсивного расстройства или мании в начальной стадии? Абсолютно здоровые и нормальные?

— Нет, таких людей не бывает, — усмехнулся доктор всё понимающей грустной улыбкой и тихо вздохнул.

Расстались мы с ним почти друзьями.

Весь день меня водили из кабинета в кабинет, где-то беседовали, где-то подключали проводки и что-то измеряли.

Ещё раз я струхнула, когда попала к другому доктору, пожилому абхазцу с грустными глазами, который тоже задавал странные вопросы. Когда дошли до вопросов «Есть ли у вас голоса «внутри головы», с которыми вы ведете мысленный диалог?»