Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К номосу Европы
Однако абсолютно утопичной кажется и идея вернуться к эпохе, предшествовавшей глобализации. Конечно, утопична — не значит невозможна. Любая утопия возможна, если к ней приложены воля и ум. Но с этим в Европе сейчас очень большие проблемы. Воля и ум в большом дефиците, но именно по этому пути — возвращения к эпохе, предшествующей глобализации, — похоже, вознамерились двинуться некоторые западные политики. Они хотят вернуть всё как было: национальные государства, валюты, суверенные правительства, локальные европейские армии, и самое главное — свободу от глобализма, от Америки, от всевидящего ока большого брата и невидимой, но очень жёсткой руки транснационального капитала. Когда-то Карл Шмитт говорил о номосе земли, имея ввиду общий порядок в мире. Его, идеалиста, тогда не послушали, взяв в итоге за основу всё то, что он с презрением отрицал, в первую очередь, дух глобального капитала и безраздельную власть материи. Европа всё ещё задание, она всё ещё возможна — Европа как цивилизация, а не как человеческая помойка, не как плавильный котёл последних людей, высмеянных Ницше, но к удивлению и ужасу ставших данностью. Пришло время вновь начать говорить о номосе Европы. Европы — цивилизации.
Куда мы движемся — к однополярному или многополярному миру? Этот вопрос интересует не только Европу, но и всё остальное человечество, однако нас здесь больше интересует, что будет с Европой в первом и во втором случае. Однополярный мир по большому счёту, как концепт, максимально продвинулся к своей заданной форме именно в Европе. Нынешний ЕС — это и есть уменьшенная модель однополярности: единый бюрократический аппарат, тотальное доминирование транснационального капитала разрушение и смешение культур, человеческий плавильный котёл. Взглянув на ЕС сразу становится понятно, что предуготовано человечеству архитекторами однополярности. Скудность, унификация, серость и примитивизм во всём, помноженный на тоталитаризм системы и безальтернативность мнений. Свобода выражена только в выборе татуировки, пирсинга, пола, и одежды, всё остальное — под жёстким контролем однополярного универсализма.
Вместе с тем, с точки зрения многополярного подхода, разнообразие человечества, многообразие культур, народов, стран и составляет его богатство. Стремление к унификации — это стирание многообразия народов. Это не многообразие множества атомарных индивидов, что подсовывают нам как раз таки теоретики мондиализма. Это многообразие коллективных субъектов — этносов, народов, наций, — это локализация культурных и цивилизационных форм, а их не может быть бесконечное множество, как не может быть стольких культур, сколько проживает человеческих особей на земле, на чём настаивает постмодерн с его «сколько людей, столько и мнений». Культура — это всегда продукт коллективного творчества, цивилизация — это то, что созидается усилиями органической общности. Всё это является соборным, а, следовательно, уникальным артефактом коллективного человеческого творчества, соборного созидания. Поэтому многообразие культур и цивилизаций, как и народов и этносов, носит заведомо ограниченный, а не бесконечный характер. Многообразие — это не хаос и вседозволенность, с которыми борется рациональное европейское диурническое сознание, а порядок ограниченного числа культурно-цивилизационных систем, отличающихся от европейского представления о них и о культуре, о цивилизациях и о том, что представляют собой хаос и порядок.
Парадигма консерватизма, выступающая против безудержного раскрепощения мондиализма, сегодня требует сохранения разнообразия в мире. Но и консерватизм на сегодняшний день разделился в своих определениях, и как мы видим, тоже бывает разный: есть консерватизм в категориях Вечности, вертикальный, обращённый к Богу, вере и спасению. А есть западный консерватизм Модерна, своего рода ностальгирование по империалистическому величию прошлого, консерватизм бытовой, остановка прекрасного мгновения колониального доминирования с мохнатыми шапками, красными двухэтажными автобусами, кэбами-такси и телефонными будками в дизайне конца XIX столетия. Не говоря уже о троцкистском нео-консерватизме США. Модерн не только отверг Традицию, но и перетолковал все её дефиниции на свой манер. Консерватизм Запада представляет из себя именно заморозку, стремление остановиться на пике представлений о могуществе, став явлением исключительно материалистическим и мёртвым, не имеющим ничего общего с консерватизмом живой Традиции.
Три центра борьбы за образ будущего и ошибки ЕС
По мнению Алена де Бенуа, высказанному в рамках его выступления в МГУ в 2008 году, сегодня существуют три мировых центра, каждый из которых предлагает свой образ будущего мира. Это США, Россия и Китай. «А где же Европа?» — как бы самому себе задаёт он вопрос. По мнению Бенуа, Западная Европа — это мощная экономическая, но не политическая сила. Однако более важным является то, что на сегодня у Европы нет своего проекта видения мира, который мог бы быть предложен в качестве альтернативы американскому проекту однополярной глобализации. Можно было бы сказать, что основные параметры этого проекта вызрели именно в Европе в течение последних четырёх столетий. Возможно это и так, но в авангарде его реализации оказались США и транснациональные компании под руководством глобальной олигархической верхушки, давно оторвавшийся от своих национальных корней. В итоге Западная Европа не существует, потому что она не осмысляет мир. Да, Европа пытается создать хотя бы себя, но и это ей пока не удаётся, хотя бы по той причине, что на наших глазах в Европе реализован не европейский цивилизационный проект, но американский — мондиалистский, — встраивающий ЕС в американскую модель однополярного мира в качестве вспомогательного сегмента.
Осмысляя весь курс, который прошла Европа от момента зарождения проекта по созданию европейского единства до нынешних дней уже можно вычленить несколько принципиальных ошибок, не давших оформиться европейскому цивилизационному проекту и поставивших Европу под американский стратегический контроль.
Первой, и самой часто называемой ошибкой стало стремление создать Европу экономическую в ущерб политической. Странным было не заметить, как с момента окончания Второй мировой войны Европа всё больше и больше лишалась политической самостоятельности, становясь естественным продолжением политики Вашингтона, чем бы такая политическая зависимость не обосновывалась — обеспечением европейской безопасности со стороны США и НАТО, перспективами экономического развития, которые жёстко и безапелляционно увязывались с трансатлантическим взаимодействием с таким естественным, как казалось, европейским покровителем, спасающим Европу сначала от советской угрозы, а затем от угрозы экстерриториальной, террористической. В самой же Европе, обнаружив всё увеличивающуюся зависимость ЕС от США, тоже нашли, чем себя успокоить. Все эти годы в европейских элитах считалось, что экономически сильная Европа волшебным образом создаст Европу политическую. По крайней мере, так заклинали друг друга европейские бюрократы.
Вторая крупная ошибка, которую сегодня не сложно
