стояла осознанная унификация гражданского общества, стремительный уход от последних остатков собственно французской идентичности и мондиализация Франции в условиях объединения Европы вместо встраивания страны в общеевропейскую модель на федеративных принципах. Иными словами, вся нынешняя политическая система Франции при сохранении системы интенсивного привлечения мигрантов, противоречива изначально. А такие меры, как запрет на государственном уровне ношения платков и другой мусульманской и, в целом, конфессиональной атрибутики, лишь подливает масла в огонь. Идентичность приезжих настолько сильна, что они будут отстаивать её в любом случае, тем более, что ассимилироваться им особо и не во что, отсутствует сама среда французской идентичности, способная их перевоспитать.

Если оставить сегодня всё как есть, то при сохраняющемся потоке мигрантов из стран бывшего Третьего мира — что обусловлено экономической целесообразностью и необходимостью компенсировать демографический спад в Европе в целом — французские власти, в том числе и под воздействием силового давления со стороны приезжих, рано или поздно будут вынуждены признать религиозные и этнические общины как данность. А именно — признать их юридический статус на законодательном уровне. Так как сделано это будет под давлением, то и условия признания будут не в пользу французских властей, а скорее станут «пожарными» уступками. Влияние общин в этом случае, скорее всего, гипертрофированно возрастёт, что приведёт к концу нынешней Франции в её привычном виде, а затем, вероятно, и некоторых других государств, что, в свою очередь, изменит этноконфессиональную картину Европы в целом.

Чтобы избежать стремительной потери контроля над этническими общинами французским властям необходимо самим начать процедуру пересмотра нынешнего государственного подхода к проблеме миграции и интеграции иммигрантских общин. В первую очередь власти вынуждены будут законодательно оформить юридическую субъектность таких общин на условиях, которые на сегодня наиболее приемлемы для французского социального устройства. А для этого придётся признать хотя бы сам факт наличия таких общин и придать им какой-либо законный статус, что для якобинской Франции само по себе уже революционно. Следующая мера — полноценно и гармонично, хотя и вынуждено, включить представителей общин в систему государственного управления, парламент, правительство и другие органы: лучше иметь дело с единичными представителями в органах власти, нежели непосредственно с самими общинами на улицах. Встречным шагом таким уступкам в пользу общин должно стать стремительное возрождение французской идентичности, экстренные меры по выравниванию демографической ситуации, что невозможно без отказа от самоубийственной гендерной политики, навязанной либералами. Сюда же следует отнести отказ от традиционного французского высокомерия по отношению к этническим группам, которые на сегодняшний момент в разложенной и тотально десакрализованной Франции уже престали быть меньшинствами. Не обойтись и без реабилитации традиционных семей, восстановления аграрного пространства, где только и возможен демографический прирост, восстановления традиционного образа жизни коренных французов с полным возвращением религии. Однако всё это в совокупности должно представлять из себя комплекс мер по полноценному восстановлению такой категории, как народы Европы. Именно они должны стать главным субъектом социального взаимодействия с народами, прибывающими на Европейский континент в рамках масштабного переселения двух последних десятилетий, в результате которого этнические анклавы стали субъектами общественной жизни, с которыми необходимо считаться.

Россия, в отличие от Франции, изначально многоконфессиональная и полиэтничная страна, и то, что во Франции стало неожиданностью, в России является данностью. Россия имеет многовековые традиции гармоничного и бесконфликтного сосуществования всего этнического и конфессионального многообразия, представленного множеством народов, населяющих наше большое пространство. Народы российского государства пребывают в законе, являясь легальной данностью, сложившимся тысячелетним нормативом. Возникновение волнений, подобных французским, возможно лишь в больших городах, особенно мегаполисах. В них модель социального устройства наиболее приближена к десакрализованным обществам государств-наций Европы, население атомизированнно, а потеря идентичности стала нормой. При этом большие города нуждаются в притоке дешёвой рабочей силы, основу которой и составляют мигранты с тем же самым набором качеств, что и в Европе — высокой степенью самоидентификации и неготовностью отказываться от своей идентичности ради эфемерных ценностей атомизированного гражданского общества. За пределами же больших городов сознание народов остаётся в значительной степени общинным, а культурная, религиозная и этническая самоидентификация находятся на довольно высоком уровне. Поэтому проблема несовместимости мигрантов и «коренного» населения в первую очередь стоит именно перед большими городами и мегаполисами. Предотвратить столкновения на межэтнической и межрелигиозной почве можно — радикальным образом — путём расселения мегаполисов, либо же принудительной ассимиляцией этнических общин в атомизированное гражданское общество, ибо наличие коллективных субъектов в городской атомизированной среде недопустимо, так как создаёт угрозу индивидуальной безопасности отдельных граждан. В то же время, существование этнических общин вполне естественно и нормативно для аграрной среды, с чем в России нет никаких проблем, в отличие от почти уже полностью урбанизированной Европы.

В полиэтнической и многоконфессиональной России, где всё множество народов гармонично сосуществовало столетиями, столкновения, подобные французским, можно спровоцировать только искусственно, и именно там, где уровень самоидентичности различных групп наиболее рознится и базируется не на Традиции, а на искусственных, субкультурных суррогатах, через политизацию сконструированных сообществ или естественных этнических или конфессиональных общин. Такой путь «негативного национализма» абсолютно деструктивный и разрушительный для России. Он выгоден только тем силам, которые стараются максимально дестабилизировать, ослабить, а в идеале — расчленить большое пространство России. Подобные задачи ставят перед собой наши геополитические противники, в первую очередь США, действующие посредством деструктивных и провокационных националистических групп, работающих в секторе «негативного национализма» — самоубийственного для России. В противовес этому должен выступать «позитивный национализм», ориентированный не «против», а «за». За возрождение культурной, религиозной и этнической, то есть не искусственной, а органической, традиционной самоидентичности, за гармоничное сосуществование и взаимоуважение всего множества народов России. То есть ориентированный на имперостроительство, в конце концов, понимаемое как возрождение России в формате Евразийской империи народов, где каждый народ займёт своё достойное место в масштабах евразийского материка, Империи — Континента, Евразии.

Таким образом, волны беспорядков, прокатившиеся по Франции, Англии, Германии, перекинувшиеся на некоторые другие европейские страны, должны стать началом неизбежного логического конца Европы государств-наций и вынужденного, но довольно естественного перехода к Европе народов, где именно народ, как органическая общность, а не атомизированный индивидуум, становится главной социальной категорией. И в этом смысле устройство российского государства народов и этносов, гармонично сосуществующих столетиями, может стать эталоном, лучшим примером для Европы.

Рождение Европы народов

Как считает европейский философ Ален де Бенуа, «глобализация — это завершение эпохи Модерна»[99]. Модерна с его рассудочностью и абсолютом разума, пришедшими на смену Богу и религии. Сам Модерн Бенуа определяет следующим образом: «Модерн — это время, которое характеризовалось буржуазным индивидуализмом, экономически — капитализмом, идеологией прогресса. В течение всего