Неожиданно Македа поймала себя на мысли, что философ смотрит на нее точно так же, как Агирт. Она опустила голову. Она-то думала, что тщательно скрывает свою грусть от посторонних. Но, как видно, не от всех.

– Ты верно сказал. Я тоскую по нему. И я виню себя в том, что не смогла его спасти, хотя знала о том, что произойдет. Как ты думаешь, что я могла сделать, чтобы он остался жив? Может быть, мне не надо было отдавать приказ схватить Кархедона… – неожиданно спросила она и доверчиво посмотрела на философа.

– Нет. Ты ничего не могла сделать. Рано или поздно все равно произошло бы что-то ужасное. Тем более ты сама мне призналась, что Книга судьбы предрекла его смерть. Да, и на месте Хионы могла оказаться другая жрица. На месте Агирта – другой воин, который также беззаветно и преданно любил тебя. Даже… – Алкионей замолчал. У него чуть было не вырвались слова, что он сам мог оказаться на месте Агирта.

Теперь, грустная задумчивость набежала и на его чело. Влюбленный философ вздохнул и замолчал, погруженный в свои переживания.

– О чем ты вздыхаешь? – ласково спросила Македа и тепло поглядела на него.

– О несбыточном!

– А так ли несбыточно то, о чем ты мечтаешь? Может быть, тебе надо просто быть смелей? – снова спросила Македа и слегка покраснела.

Алкионей в недоумении взглянул на нее и замер. Весь облик царицы сказал ему о проснувшемся в ней желании. Женские глаза мечтательно и призывно смотрели на него, влажные нежные губы, подобные лепесткам прекрасной розы, трогательно приоткрылись в ожидании поцелуя. Увидев зажегшийся в глазах философа ответный огонь, она легко поднялась из-за стола и, обогнув его, плавно приблизилась к оробевшему от неожиданности Алкионею и встала перед ним, загородив своим телом свет, солнечный свет, падающий через окно в библиотеку. Медленным завораживающим движением она сбросила с плеч тонкое скользящее светлое покрывало и осталась нагой.

У философа помутился разум при виде открывшегося его взору почти божественного и безупречного женского тела. Он не мог отвести взгляд и, не скрывая восхищения, открыто любовался и женской молочной кожей, и великолепной нежной грудью, четко отчерченным манящим лоном, и темным узким треугольником внизу. Полные полукружья груди притягивали мужской взгляд и манили прикоснуться к себе.

Все еще продолжая сидеть за библиотечным столом, Алкионей протянул руку к прекрасному обнаженному телу, которое так давно вожделел, и настойчивым движением прикоснулся к груди Македы, заставив ее застонать и приблизиться к нему совсем близко. Голова Алкионея оказалась на уровне женской груди. Философ не смог сдержаться. Сладострастно застонав, он рывком притянул к себе податливое женское тело и прижался горячими губами к призывно вздымающейся груди.

Прошло немало времени, прежде чем они разняли свои крепкие и жаркие объятия. Оба лежали, утомленные, на мягком ковре огромной библиотеки, посреди длинных и высоких полок, хранящих многочисленные пыльные фолианты. Оба, придя сюда за знанием и успокоением, нашли нечто большее, нежели научные открытия или чей-то жизненный опыт, описанный в книге. Они нашли счастье обладания и радость взаимопонимания.

Прижавшись к теплому боку Алкионея, Македа впервые за долгое время снова почувствовала себя успокоенной. Как будто что-то тяжелое и роковое отпустило ее от себя, и она вновь заскользила по жизни, как пушинка на ветру. Душа ее пребывала в тихом блаженстве.

Расслабленное тело парило от давно не испытываемого ею восторга и чувственных ласк, подаренных пылким философом.

«Поистине, каждый из нас подобен великолепному инструменту, и каждый ищет своего музыканта, который сыграет на нем свою самую лучшую песню в жизни… Каждый раз нового мужчину и новую женщину можно открывать и открывать, подобно новой неизведанной планете. И всякий раз это всего лишь игра, интересная и увлекательная. Всего лишь чувственная ласка и страсть. А где же мне найти свою настоящую любовь? Все в жизни так сложно… Вот и у меня когда-то была любовь – настоящая и прекрасная. Но, увы… она умерла… вместе с Агиртом. И никогда больше не вернется. А сердце мое молчит…»

– Я знаю, о чем ты думаешь, – тихо произнес философ. Он приподнялся на локте и грустными серьезными глазами смотрел на любимую. – Хотя ты сейчас подарила мне щедрые ласки, сердце твое молчит. Но я не смею просить тебя о большем и благодарю за бесценный дар.

Македа промолчала. Что тут скажешь? Алкионей был прав. И она не виновата в том, что между ними не может быть любви.

– Позволь дать тебе один совет? – спросил философ. – Может быть, Македа, тебе отправиться в какое-нибудь путешествие, чтобы развеять свою скуку? Когда ты начнешь преодолевать трудности, встающие на пути, – ты забудешь обо всем, что тревожит твое сердце. А я останусь здесь и буду дожидаться тебя столько, сколько понадобится. Я буду думать, что вдали от родных просторов ты иногда вспоминаешь меня, и быть может… – он не договорил, не смея признаться ей в любви.

Однако Македа поняла, почему он молчит. Улыбнувшись, она произнесла:

– Я последую твоему мудрому совету и поеду к царю Соломону. Что бы ни говорили старейшины, я заключу с ним торговый союз, который так необходим моей стране!

Но еще не скоро пришло время, когда Савская царица отправилась в далекий путь. Ведь надо было тщательно приготовиться в дорогу, набрать людей и верблюдов. Перед отъездом Македа часто навещала Великого провидца. Он продолжал обучать ее различным заклинаниям и умению лечить с их помощью различные болезни. Провидец учил Македу не просто видеть написанные знаки и буквы в Книге судьбы, а постигать самую сущность предметов, которую изображал тот или иной знак. Довольно скоро она и сама научилась составлять рукописные амулеты, обрамляя тексты заговоров специальными квадратами и вписывая в них человеческие или бесовские лики, глаза, диагонали, отдельные буквы.

В начале рукописного амулета надо было обязательно поместить восьмиконечный крест или ангелов с обнаженными мечами. А в середине нарисовать связанного дьявола. И добавить в конце текста решетку, изображающую трон или кресты. Владельцу такого амулета достаточно было только взглянуть на престол дьявола, потом посмотреть на человека и прочитать заговор, приказав вселившемуся в человека злому духу покинуть его тело и переселиться обратно на свой престол. Учиться заговорам необходимо было только по ночам.

Однажды, незадолго до рассвета, Македа вышла из пещеры Горбатой горы вместе с провидцем. Стояла ранняя и осеняя пора. Предрассветная мгла еще окутывала сырую землю, и влажный пар, клубясь, переплетался с уходящей темнотой в таинственные и замысловатые фигуры. Возле входа в пещеру, прямо на собранном валежнике, лежали два воина, охраняющие гору и провидца. Услышав шаги, один из них проснулся и приподнял голову. Он хотел было уже вскочить, но царица сделала ему знак рукой, чтобы он не разбудил своего товарища.

Подойдя к дереву, возле которого мирно стояла ее лошадь, она отвязала ее и держа за поводья, повела за собой прочь от горы. Старик, опираясь на палку, пошел рядом. Они шли молча где-то с милю. Потом остановились. Гарпократ устал и тяжело дышал. Старик давно не ходил на такие расстояния, проводя дни и ночи в своей каменной келье, поэтому не было ничего удивительного в том, что силы его были на исходе. Лошадь всхрапнула и замерла рядом с хозяйкой, переминаясь с ноги на ногу.