Избавиться от шлема в вакууме — непростое занятие, состоящее из нескольких, различной длительности, этапов. Он начал постепенно готовить скафандр и загадал, наблюдая за перемещением света, происходящим по мере движения фонарика: если луч упрётся ему в глаза — нет, в лицо, нет, в любую часть головы, то он остановится. Если нет — снимет шлем и умрёт. Он позволил себе роскошь дать воспоминаниям нахлынуть и захлестнуть его с головой, в то время как его руки методически открывали один зажим за другим. «Стабериндо» — огромный металлический корабль, застывший в камне (и каменный корабль, застывший в воде), сестры Даркенза и Ливуэта — так вот из чего, оказывается, он слепил то имя, под которым скрывался сейчас! И Закалве, и Элетиомел — ужасный, Элетиомел…

Скафандр загудел, пытаясь предупредить, что его хозяин делает что-то очень опасное. Пятнышко света находилось всего в паре дюймов от его головы.

Закалве — спросил он себя, что значит эта фамилия для него? Что она значила для кого угодно? Любой на его родине закивает в ответ: Закалве, как же — война, знатная семья. Кому-нибудь известно и о трагедии, постигшей эту семью. Он снова увидел этот стул — маленький и белый. Закрыл глаза, чувствуя горечь во рту. Затем открыл… Осталось всего три маленьких зажима, два, один, а затем быстро повернуть… Фонарик в центре кабины смотрел прямо на него, ярко сверкая линзой. Послышалось тихое, едва слышное шипение. Металлический корабль, каменный корабль и этот стул… Он почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слёзы. И другая рука поднялась к груди, где под многими синтетическими слоями скафандра и тканью белья над сердцем был маленький сморщенный шрам, которому минуло два десятка лет — или семь десятков, смотря как измерять время.

Фонарик повернулся именно тогда, когда он расстегнул последний зажим, световое пятно ударило ему в глаза, затем…

Затем фонарик погас! Иссяк заряд или ещё какая-нибудь неисправность, это не имело значения. Наступила почти полная темнота, только через едва заметные щели в кабину просачивался слабый отблеск — так светили красные огоньки, отмечая еле теплившуюся жизнь людей, которых вёз на борту корабль. Скафандр тихо загудел — неожиданно грустный звук на фоне продолжавшегося шипения воздуха. Он тупо смотрел на то место, где должен был быть фонарик, невидимый в центре кабины, в центре корабля, на середине пути. Как же я теперь умру, подумал он.

Он вернулся к холодному сну через год, когда, попрощавшись, покидал комнату отдыха Кай и Эренс продолжали спорить.

В конечном счёте он оказался ещё на одной низко-технологической войне в качестве пилота (потому что теперь точно знал — в схватке линкор всегда проиграет самолёту), совершал полёты среди снежных вихрей над белыми островами, которые на самом деле были плоскими айсбергами.

Мантия валялась на полу, словно только что сброшенная кожа какой-то рептилии. Он собирался набросить её сверху, но передумал — останется в том, в чём есть… Он стоял в ванной перед зеркалом, изредка поднося бритву к голове, делая это медленно и осторожно, будто проводя расчёской по волосам. Бритва скребла сквозь пену по коже, вылавливая последние щетинки. Затем взял полотенце и вытер ставший гладкий и блестящий череп. Длинные чёрные волосы валялись на полу, словно сброшенное оперенье. Из окна ему были видны сторожевые башни окружающей город крепостной стены, он никогда не останавливался на ней взглядом, но сегодня его поразили благородство и чёткость её линий — возможно потому, что она была обречена. Он отвернулся, мысленно ругая себя за сентиментальность и пошёл надевать ботинки. Голове было непривычно холодно, к тому же он не чувствовал стянутых на затылке волос, это его раздражало. Он сел на постель, застегнул пряжки ботинок, некоторое время смотрел на телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью, затем поднял трубку.

Память подводила его: он не был уверен, что звонил вчера вечером в космопорт. К сегодняшнему утру следовало подготовить эту развалину «Победоносную», дабы она нанесла врагу «обезглавливающий удар». Так вот, может, все это просто приснилось? Голос в трубке настойчиво интересовался, с каким номером его соединить. Он назвал космопорт. Главный бортмеханик был заметно напряжён и взволнован. Корабль готов к старту: горючее залито, координаты введены… «Победоносную» запустить через несколько секунд после того, как он даст команду. Он кивнул своим мыслям и посмотрел в окно — по сравнению с освещённой комнатой небо казалось тёмным. Трубка молчала, но он чувствовал, как там, на другом конце линии, нарастает беспокойство и тревога.

— Господин, — нарушил молчание главный бортмеханик. — Господин Закалве, каков будет ваш приказ?

Он явственно видел перед собой зеленоватый шарик, кнопку, слышал шипение воздуха, пальцы искали на шее зажимы скафандра, тело вздрогнуло. Да, содрогнулось не только тело, но и само здание, постель под ним. Задребезжали стекла, грохот взрыва, низкий и тревожный, прокатился за крепостными стенами.

— Господин Закалве? — напомнил о себе главный механик.

«Корабль перехватят. „Ксенофоб" применит против него эффекторы, и „обезглавливающего удара" не произойдёт…»

— Что нам делать?

«Можно повернуть обратно, обойти… масса вариантов! Если враг не у твоего порога, всегда есть выбор, и даже если к тебе вторглись — значит, ты что-то упустил, не сделал нужный выбор, благодаря которому вообще можно было избежать драки. Всегда, повторяю, есть выход, и нет ничего неизбежного, чего нельзя было бы предусмотреть».

— Господин Закалве?

Следующий близкий взрыв заставил его принять решение.

— Отбой, — тихо произнёс он. — «Обезглавливающий удар» нам теперь не понадобится.

Цитадель сотрясли новые взрывы. Покидая апартаменты и спускаясь по чёрной лестнице, он слышал, как нарастает на этажах особняка смятение.

Он покинул цитадель через потерну и оказался на площади, заполненной палатками беженцев. Вдали, над куртиной медленно плыли тучи пыли и дыма. Из-за стены, зияющей брешами, доносился треск оружейной пальбы, затем выстрелило более тяжёлое оружие, землю сотряс взрыв. Он был абсолютно уверен, что таких ещё вчера в имперской армии не было.

Он шёл дальше через палаточный город; из цитадели велась рассеянная стрельба. Ещё один взрыв обрушил часть её стены. Перед палатками испуганные люди жались друг к другу. Он шёл мимо них, никем не узнанный, а может быть — просто не замечаемый ими. Над головами пронёсся самолёт, выпуская длинные чёрные сосуды, которые лопались, извергая пламя и чёрный дым. Вспыхнуло несколько палаток, до него донеслись ужасные крики, и в воздухе поплыл запах жареного мяса. Самолёт вернулся, поливая огнём, люди упали на землю, и он, единственный, кто остался стоять, видел, как дёргается и опадает одежда на лежащих вокруг него людях, когда пули попадали в цель.

Вокруг него мельтешила круговерть лиц; иногда ему казалось, что среди них есть знакомые. Несколько раз он был на грани того, чтобы протянуть руку и остановить кого-нибудь… Люди толкали его, задевали, наконец, сшибли с ног. Он с трудом поднялся, отряхивая пыль, — настолько сильным оказался толчок… Когда на улицах города появились солдаты, совсем рассвело. Он скрылся за палаткой, прячась от выстрела, и неожиданно наткнулся на юношу в имперской форме, который замахнулся на него карабином. Ему удалось выбить оружие ударом ноги. Людская толпа слегка поредела; раздавались гортанные крики имперских солдат. Он увидел, как один из них прицелился в него, и поднял руку, собираясь сказать, объяснить, что в этом нет особенной надобности, но тот все равно выстрелил.