Глаза Саймона сузились. По спине сбежала капелька пота.

— Думаю, вы все-таки понимаете, — проговорил сэр Руперт. — И мои причины, на самом деле, вас очень даже волнуют.

— Это не имеет значения. — Саймон потрогал пальцем другой лист. — Вы пытались убить мою жену. За одно только это я хочу видеть вас мертвым.

Сэр Руперт улыбнулся.

— А вот тут вы не правы. Покушение на вашу жену — не моя вина. То была инициатива лорда Уокера, а ведь вы его уже прикончили, не так ли?

Саймон воззрился на мужчину, искушавшего его надеждой на освобождение. Как легко было бы просто остановиться. Четверо уже на том свете. Противник утверждал, что не представляет угрозы для Люси. Виконт мог уйти, вернуться домой к любимой и никогда больше не участвовать в дуэлях. Так просто.

— Я не могу оставить смерть моего брата неотмщенной.

— Неотмщенной? Вы уже забрали четыре души. Разве этого мало?

— Нет, пока живы вы. — Саймон оторвал листок.

Сэр Руперт вздрогнул.

— И что вы сделаете? Объявите войну калеке? — Он выставил вперед трость, словно щит.

— Если потребуется. Жизнь за жизнь, Флетчер, будь то жизнь калеки или нет.

Саймон развернулся и зашагал к двери.

— Вы не сделаете этого, Иддесли, — прокричал сэр Руперт ему вслед. — Вы слишком благородны.

Саймон улыбнулся.

— Не рассчитывайте на это. Ведь вы сами заметили, насколько мы похожи.

Он закрыл дверь и покинул дом, а следом за ним шлейфом тянулся тепличный запах цитрусовых.

* * *

— Теодора, милая, тебе нужно посидеть спокойно, если хочешь, чтобы тетя Люси нарисовала твой портрет, — выговаривала Розалинда тем вечером.

Болтавшая ногами Кармашек замерла и бросила взволнованный взгляд на тетю.

— Почти готово, — улыбнулась Люси.

Женщины сидели в просторной гостиной в передней части дома Саймона — теперь, когда они поженились, и ее дома тоже. Пора уже думать о нем как о своем собственном. Но, по правде говоря, Люси все еще считала особняк и слуг имуществом мужа. Может, если она останется…

Люси вздохнула. Какой вздор. Разумеется, останется. Она жена Саймона; время сомнений давно миновало. Что бы он ни сделал, она по-прежнему его супруга. А если виконт больше не участвует в дуэлях, то нет и причин, которые помешали бы им сблизиться. Лишь этим утром Саймон страстно занимался с ней любовью и даже признался, что любит. Чего еще женщина может просить у мужа? Люси бы сейчас пребывать в неге и покое. Тогда откуда это чувство неизбежной потери? Почему она сама не призналась мужу в любви? Три простых слова, которых он, должно быть, ждал, но Люси так и не смогла их произнести.

Она покачала головой и сосредоточилась на наброске. Несмотря на ее возражения, Саймон настоял, чтобы гостиную переделали по вкусу супруги. Хотя пришлось признать, комната стала действительно чудесной. С помощью Розалинды Люси выбрала цвета спелого персика: нежный желтый, солнечный розовый и насыщенный красный. Результат получился свежим и спокойным одновременно. К тому же, эта комната освещалась лучше всех в доме. Одного только этого оказалось достаточно, чтобы гостиная стала любимым местом Люси. Она посмотрела на свою натурщицу. Кармашек была одета в бирюзовый шелк, оттеняющий ее чудесные кудряшки цвета льна, но сидела, напряженно ссутулившись, будто застыла во время ерзания.

Люси наскоро сделала еще несколько штрихов карандашом.

— Готово.

— Ух ты! — Кармашек стрелой вылетела из кресла, в котором позировала. — Дайте мне посмотреть.

Люси повернула набросок.

Девочка наклонила голову то так, то эдак, и наконец сморщила носик.

— Это у меня такой подбородок?

Люси внимательно оглядела рисунок.

— Да.

— Теодора.

Верно уловив тон матери, Кармашек присела в реверансе.

— Спасибо, тетя Люси.

— Пожалуйста, — ответила Люси. — Не хочешь ли посмотреть, закончила кухарка печь пирожки с миндалем к рождественскому обеду? Она может дать тебе один попробовать.

— Хочу, пожалуйста. — Кармашек помедлила ровно настолько, чтобы дождаться от матери одобрительного кивка, и выскочила из комнаты.

Люси начала собирать карандаши.

— Вы так добры к ней, так ее балуете, — сказала Розалинда.

— Вовсе нет. Мне и самой приятно. — Люси подняла взгляд. — Вы же с Кармашек придете к нам на праздничный обед? Простите за столь позднее приглашение. Я и забыла, что Рождество всего через несколько дней, опомнилась только когда кухарка начала печь пироги.

— Ничего страшного, — улыбнулась Розалинда. — В конце концов, вы совсем недавно поженились. Мы с радостью к вам присоединимся.

— Хорошо. — Люси смотрела на свои пальцы, складывая карандаши в стакан. — Вы позволите задать вам личный вопрос? Очень личный.

Последовала заминка. Наконец Розалинда вздохнула.

— Насчет смерти Итана?

Люси подняла взгляд.

— Да. Как вы догадались?

— Это съедает Саймона изнутри. — Розалинда пожала плечами. — Рано или поздно вы бы все равно спросили.

— Вы знаете, что он мстит за Итана? — Руки Люси тряслись. — Насколько мне известно, убил уже двоих.

Розалинда отвернулась к окну.

— До меня дошли сплетни. Джентльмены никогда не любят рассказывать о своих делах, не правда ли? Даже когда те касаются нас самих. Я вовсе не удивлена.

— Вы никогда не пытались его отговорить? — Люси скривилась от собственной бестактности. — Простите.

— Нет, вопрос закономерный. Вы знаете, что он в какой-то мере защищает и мою честь?

Люси кивнула.

— После смерти Итана, когда до меня впервые дошли слухи о дуэлях, я попыталась поговорить об этом с Саймоном. Он посмеялся и сменил тему разговора. Но проблема состоит в том, — Розалинда наклонилась поближе, — что дело вовсе не во мне. И даже не в Итане, упокой Господь его душу.

Люси распахнула глаза.

— Что вы имеете в виду?

— О, как бы объяснить? — Розалинда зашагала по комнате. — Когда мужа убили, у братьев пропала всякая возможность помириться друг с другом. Саймон потерял шанс понять и простить Итана.

— Простить? За что?

— Я неудачно выразилась. — Розалинда остановилась и нахмурилась.

Снаружи проехала карета, кто-то крикнул. Люси ждала. Почему-то она была уверена, что в руках Розалинды находится ключ к загадке одинокой мести Саймона.

— Вы должны понимать, — тихо начала та. — Итан всегда считался хорошим братом. Всеобщим любимцем, идеальным английским джентльменом. Саймон же невольно принял на себя единственно возможную другую роль — мота, бездельника.

— Никогда не считала его мотом, — тихо заметила Люси.

— Он и правда не такой. — Розалинда посмотрела на собеседницу. — Думаю, отчасти виной разладу послужила юношеская горячность, отношения с братом и то, какими их обоих считали родители.

— И какими же?

— Когда Итан и Саймон были еще совсем маленькими, их родители, судя по всему, решили, что один из братьев — хороший, а другой — плохой. Особенно твердо в это верила виконтесса.

Как это ужасно — с таких