она, прислушиваясь к звучанию слова. — Зыбкое понятие... У меня вот тоже, наверное, неприятности. Только не личные.

Никритин ждал продолжения, но она молчала, сунув кулаки в карманы короткого жакета.

Возле стоянки такси, где машины выстроились в косой рядок, она резко остановилась.

— Знаете что... — сказала она. — Не надо вам оставаться одному. У меня задание, поедемте со мной!

— Куда?

— На товарную станцию, оттуда на пропарочный пункт.

На ветровом стекле крайней машины мигнул, затеплился зеленый фонарик, похожий на «волшебный глазок» радиоприемника. Мигнул еще раз, приглашая.

— Едемте! — она потянула его за руку. — Увидите фейерверк, какого никогда не видели...

...Имя Вероники Рославлевой встречалось Никритину на страницах местных газет. Было...

Но в первое мгновенье, когда он плюхнулся рядом с ней на сиденье такси, цинично подумалось:

«Ну-ну... Ездить с девушками в авто становится привычным делом. Этакий платонический разврат...»

Ехали быстро. Подпрыгивая на сиденье, когда машина проскакивала через трамвайные линии, Никритин держал руку на отлете, чтобы искры от сигареты не летели на спутницу. Она то приваливалась к нему, то откачивалась к дверце, и ее высокий, модулирующий возмущением голос нелепо перебивался, екал от резких толчков. А рассказывала она невероятное...

Многие предприятия города — «грузополучатели» — возвращали на товарную станцию цистерны, в которых оставалось до двух-трех тонн нефтепродуктов. Скапливались цистерны, задерживалась отправка порожняка под новый налив, остатки душили станцию. И вот в широкую ложбину за пропарочным пунктом лились из цистерн тонны и тонны нефти, бензина, смазочных масел, битума. И даже церезина — по четырнадцать тысяч рублей за тонну! Тонна за тонной — собиралось озеро. Нефтяное... Затем управление дороги и противопожарная инспекция составляли акты, и озеро сжигалось.

— Да-да!.. Накидают тряпок, выльют еще несколько бочек бензина — и поджигают. Ирония в том, что делают это пожарники. «Потушаемость, невозгораемость!»

Она пригнулась, глянула за темное, взблескивающее полосами стекло. Мелькнул горбатой строчкой огней, поплыл в сторону Переушинский мост. Тянулся и тянулся разметнувшийся вширь приземистый Ташкент, осененный майской листвой. В качающемся свете фар вспыхивали и гасли, утомляя глаза, выбеленные стволы деревьев.

— И что удивительно... — откинулась Рославлева на спинку сиденья. — Те же самые предприятия жалуются на нехватку нефтепродуктов. Чудеса прямо!..

— Нам бы тот бензинчик, — сказал внезапно шофер, оглянувшись через плечо.

— А что! — откликнулась она. — На остатках одной цистерны ваша машина прошла бы десять тысяч километров!

Она ссутулилась, снова оттопырив кулаками карманы своей жакетки.

— И то же самое — на Уфимской дороге, на Оренбургской, на Азербайджанской...

— И ничего нельзя предпринять? — заговорил наконец и Никритин, молчавший всю дорогу. Заговорил скорей из вежливости: было ах как жаль нарушить баюкающую бездумность, рожденную быстрой ездой. Так бы мчаться и мчаться. Всю жизнь. Вечность. Не говорить, не думать, не волноваться...

— Да вот стараемся размотать клубок, разыскать концы, — думая о чем-то своем, ответила Рославлева. — Уже и «Правда» подключилась. Дело-то не одной республики касается.

Потянуло маслянисто-тяжелой гарью. Слепяще ударил по глазам прожектор, укрепленный на высоком столбе.

На путях стоял состав — черные цистерны с присыпанными пылью нефтяными потеками на пузатых боках. Казалось, рядом, на земле, лежал другой состав, — уродливо перекошенные тени были тоже черны и громоздки.

Пятился маневровый паровоз. Будка машиниста светилась изнутри пляшущими всполохами. Медленно, с рокотом катились колеса, слышалось негромкое шипенье, — паровозик будто раздумывал, как ловче взяться за дело.

Когда автомобиль, ныряя носом, перевалился через рельсы, Никритин вздрогнул и весь напряженно подобрался: жуткое и фантастическое открылось впереди.

Следом за Рославлевой он выскочил из машины. Подошел и встал рядом шофер.

Близко, в зияющем провале ночи, шевелилась, всплескивалась длинная стена огня — насыщенного, жирного, перевитого черными прослойками. Горело нефтяное озеро. Освещенные снизу, буро-красные клубы тяжелого маслянистого дыма, медленно закручиваясь, отрывались от огня, скатывались в сторону.

— Постойте здесь, я сбегаю к дежурному, — сказала Рославлева и побежала трусцой, по-женски неловко, спотыкаясь о кочки. Побежала туда, к огню. Никритину представилось, что она — такая маленькая, хрупкая — спешит сбить, затоптать это пламя. «А ведь для того и приехала! — со смешанным чувством восхищения и недоверия подумал он. — Такие большие дела — и она? Вот как она месится — настоящая жизнь...»

Подул ветер. Посыпались сверху хлопья жирной копоти. На тон выше поднялся утробный вой огня.

Никритин завороженно смотрел на эту феерию: жутко и красиво. Какая-то первобытная мощь, перед которой мечутся, размахивают руками маленькие черные фигурки людей. У них на мгновенье ярко вспыхивает голова.

«Пожарные каски!» — догадался Никритин.

Он вытащил пачку сигарет и, тряхнув, предложил шоферу.

— Добра-то, добра!.. — сипел, ужасался тот. — Мать твою!..

Закурили. Молчали. Смотрели.

Мрачные багровые отсветы зыбились на пропитанной мазутом влажноватой земле.

Вернулась Рославлева.

— Не застала. Придется ждать, — сказала она, хмурясь, и, проведя рукой по лбу, размазала копоть. — Надо взглянуть на акты, выписать номера цистерн. Кто получал, кто вернул... Вот. А вы говорите — неприятности.

Никритин, глядя мимо нее на огонь, промолчал.

«Да, что мои неприятности перед таким!.. И все же могла б не напоминать. Жестокость? Урок воспитания? Впрочем, что это я? Свинья свиньей!..»

Подхватив его под руку, она отошла на несколько шагов в сторону.

— Доберетесь домой? — пытливо вгляделась она в его лицо. — Кто знает, сколько придется ждать, Поезжайте! Но только сразу домой...

Никритин почувствовал, как плеснулась кровь к щекам, как запылали уши.

«Свинья свиньей. И неблагодарная свинья!..»

— А вы? — спросил он, помолчав. Затем вынул платок и обтер ей лоб.

— А я доберусь на машине пожарной инспекции, — сказала она, отстраняя голову. — Не нужно, все равно еще вымажусь. Договорились — домой? И заглядывайте к нам в редакцию... С таксистом я рассчитаюсь.

— Нет, я сам... — Никритин кивнул и, пожав ее длинные податливые пальцы, направился к машине. Быстро, не оглядываясь.

Ехали той же дорогой.

Никритин вжался в угол заднего сиденья, прислонил голову к спинке. Вибрирующий гул кузова стал глуше и монотонней, как в поезде, когда растянешься на полке. Расплывчатые мысли-видения наплывали одна на другую.

На