вас… Вы такой сильный, высокий, стройный. И вдруг…

— И еще у меня жена есть. И сын. Так что полный портрет разложившегося типа.

— Зачем вы сами на себя наговариваете?

— Да нет, правда: у меня жена, сын.

— Я не об этом.

— А о чем?

— Зачем вы ведете себя так, будто вы гораздо хуже, чем на самом деле?

— На самом деле я еще хуже, чем кажусь. Мы все кривляемся и ломаемся. Нам плохо от этого, во всяком случае — не хорошо, но маховик жизни остановить нельзя. Запомни это, детка.

— Вы не такой лицемер, каким хотите представить себя.

— Я еще хуже.

— Ну вот, например, вы тактичный. Вы не лезете ко мне. Не обнимаете. Вы не тянете меня в постель.

— Это я хитрю. Все, что я делаю, я делаю с умыслом. Мне нужно войти к тебе в доверие, а потом добиться своего. Вот и вся отгадка. Я страшный человек.

— Страшные люди никогда так не открываются. Вам просто плохо. Только вот не пойму — почему?

— Мне? Плохо? Не смеши меня, девочка!

— Не нужно так говорить.

— Ладно, я буду спать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Через некоторое время он не выдержал, спросил:

— Неужто ты всю ночь будешь сидеть за столом?

— Не знаю.

— Ну, хорошо. Когда передумаешь, разбуди. Поменяемся местами.

— Хорошо, спасибо.

— Слушай, честное слово — ты героиня. Мне нужно обязательно написать о тебе очерк. Я так и вижу броский заголовок: «Героиня нашего времени — Наталья Икс!» Где ты работаешь?

— Мы вам рассказывали.

— Ах да. Саша студентка пединститута, а ты… Так, постой, надо напрячься… Секретарь-делопроизводитель у ректора. Так?

— Да… Вот видите, все вы запомнили о нас, а наговариваете на себя.

— Это просто профессиональная память. А вот смотри-ка, интересная штука. — Петров приподнялся на локте (видно его было отчетливо, луна за окном стояла полная, яркая). — Что-то вроде социального разделения получилось. Саша, студентка, с Юриком запросто пошла, хотя, честно говоря, со мной ей хотелось. А ты, секретарша, — ни за что.

— При чем тут социальное разделение? У нас просто разные взгляды на жизнь.

— Почему?

— Этого я не знаю. Ей все просто. Легко. Я так не могу.

— У тебя папа — инвалид, мама — уборщица и семеро братьев-сестер под лавкой. Все мал мала меньше?

— Опять вы за этот свой насмешливый тон?.. Ну зачем?

— А все-таки?

— Я живу одна. Будете в Ярославле, заходите в гости. Адрес у вас есть.

— Да, но живешь ты, конечно, в общежитии? В трудных условиях? Выполняешь множество общественных, нагрузок? Например, следишь за моральным обликом студентов? Особенно студенток?

— Нет, я живу в небольшой квартире. Муж у меня военный, мы разошлись. Под Ярославлем, в совхозе, живет у меня мама.

— Она Герой Соцтруда, надаивает больше всех молока от знаменитой рекордсменки Буренки?

— Все, спите. Не переношу этот ваш ернический тон. Мне стыдно за вас.

— Ах, простите. Спокойной ночи! Верней, спокойного сторожевания!

— Спокойной ночи.

…Утром Петров проснулся оттого, что кто-то мягко прикоснулся к его плечу. Он открыл глаза. Над ним, склонившись, стояла Наталья.

— Мы уезжаем, — сказала она.

— Как уезжаете? — не сразу спросонья понял Петров. — Куда?

— Домой. В Ярославль.

— Погоди-ка. Я оденусь.

На кухне Юрик шепнул ему:

— Слушай, дай им пятерку — и пусть катятся сами. На такси.

Петров знал своего товарища хорошо, но чем люди и любопытны — они не устают удивлять друг друга. Он посмотрел на Юрика с прищуром:

— А ведь нехорошо, товарищ Устьянцев! Лень ноги размять, что ли?

— Да надоели!..

— Вчера надо было говорить это. Вечером. Перед почиванием. А, товарищ Устьянцев?

— Ладно, ладно, благородным захотел побыть… А меня вот соседи увидят. Аньке потом обязательно шепнут.

— Ничего с твоей «Анной на шее» не случится.

Когда они вышли из дома, Петров не столько понял, сколько ощутил: Наталья все время хочет остаться сзади, как бы в тени, что ли. Он подхватывал ее под руку, она смущалась, говорила:

— Ты иди, иди… Я одна хочу…

Пожав плечами, Петров обогнал всех и быстрым шагом направился к стоянке такси. Стоя с поднятой рукой, следя за дорогой, он слегка покосился в сторону, на приближающихся Юрика с Сашей и Натальей, и вдруг… И вдруг заметил, что Наталья несколько прихрамывает, как бы припадает чуть-чуть на правую ногу. «Не может быть!» — пронеслось в нем, и его окатил озноб, мурашки так и побежали по телу. «Неужели хромает?!» Он все так же следил за дорогой, но боковым зрением, так, чтобы не выдать себя и, главное, чтобы не выдать Наталью, продолжал наблюдать за ней. Как она старалась, бедная, не выказать хромоту, шла — словно все время прячась за спины Саши и Юрика, но сомнений теперь у Петрова не было.

«Слава богу, пронесло… Боже мой! — стучало не на шутку сердце у Петрова. — Как же не заметил вчера? Как проглядел, идиот? А если бы…»

Только они подошли, из-за поворота выскочило такси. В спешке стали прощаться, необязательные слова, разные обещания. Наталья не смотрела на Петрова. Прятала глаза. Петров обошел такси, наклонился к шоферу:

— Шеф, будь добр, довези девушек до Ярославского. — Он сунул ему пять рублей. — Сдачи не надо.

Высокий, стройный, Петров поднял руку: ну, до свиданья, девочки!

Наталья справилась с собой, помахала, как и Саша, на прощание рукой. Саша даже посылала воздушные поцелуи. Только непонятно кому — Юрику Устьянцеву или Петрову.

— Все, уехали! — обрадованно вздохнул Юрик. — Фу-у!..

— Уехали, — обронил Петров, с непонятной тоской в глазах глядя вслед уезжающей машине.

— Ты чего это? Уж не влюбился ли?

«Ты заметил, Юрик, — хотел он сказать, — Наталья-то ведь хромая?» Но почему-то не сказал. И правильно сделал.

Весь день у него было плохое настроение. Юрик Устьянцев ничего не понимал. У него, наоборот, настроение с каждым часом повышалось: ах, какая божественная женщина эта Саша, какая женщина!

— Да заткнись ты! — не выдержал один раз Петров. Он, как только представлял, что мог быть с Натальей…

— Завидуешь, старик? — Юрик Устьянцев сиял, как солнце.

— Да. Завидую. Только заткнись!

За несколько месяцев, что они не были здесь, привокзальный ресторан нисколько не изменился. Вот только одно странно — не видно нигде Клавы-Клавдии. Набриолиненный фиксатый официант — тот здесь, а их любимой подруги Клавдии — той нет.

— Она в отпуске, — объяснил им фиксатый официант. — Через неделю будет…

— Слушай, друг, у нас к тебе просьба, — с ходу на «ты» заговорил с ним Юрик Устьянцев. Даже Петров удивился этому. — Передай ей вот этот конверт, как только она появится.

— Там, конечно, червонцы, — осклабился официант. — Или сотенные?

— Там фотографии, — с достоинством пояснил Юрик Устьянцев. — Фотографии ее дочери.

— Разрешите взглянуть? — по-военному