— А то, что сегодня — с одной, завтра — с другой, потом — с третьей, — это как?

— Я-то холост. А вот ты, товарищ Петров, ты женат, с тебя и первый спрос! — Юрик Устьянцев, довольный тем, что разговор повернулся в сторону Петрова, даже рассмеялся и, кстати, пока смеялся, несколько осмотрелся вокруг.

Ресторан не изменился. Те же стены, тот же высоченный, с подтеками, потолок, те же цыгане, дети их, разукрашенные разноцветьем одёжек, те же официантки во главе с Клавой-Клавдией и тот же набриолиненный официант с золоченой фиксой, — все то же, но кое-что… Юрик Устьянцев успел, пока смеялся, перехватить чужой взгляд. Надо же, пока они с Петровым сидят здесь, разговоры разговаривают, в зале случились существенные перемены. А именно: через несколько столиков от них сидят две симпатичные девушки. И самое главное, Юрик Устьянцев успел перехватить взгляд одной из них. Верней, они встретились взглядами, пока он смеялся, а потом она тут же опустила глаза. И глаза эти Юрик теперь все время помнил, а ведь разговор сам собою продолжался дальше…

— Обо мне речи нет, — говорил Петров, — я женат, глава семьи, отец, живу в полном соответствии с назначением природы. С общественным идеалом. Да я хоть загуляйся ни в природе, ни в обществе ничего не изменится.

— А я? — Юрик Устьянцев в то же время не упускал из виду девушек за столиком.

— А ты для общества совершенный ноль. Ну, для природы ты еще так себе, есть кое-что, сына произвел. Однако заметь — сына-сироту, так что для общества ты не просто ноль, а ноль, отрицательно заряженный. Что касается женщин, то есть потенциальных невест, — ты для них просто ловушка. Свет для бабочки. Омут для окуня. Паутина для мухи.

— Чувствуется, чувствуется, товарищ Петров, бойкое журналистское перо! Жаль, нет с собой вспышки, а то можно было бы запечатлеть для потомков ваше взволнованное лицо!

— Юрик! Товарищ Устьянцев! Мое вдохновенное лицо потомки и так не забудут — род Петровых бессмертен. Запомни — бессмертен! А вот Устьянцевы, кажется, вымирают уже в нынешнем поколении…

— Между прочим, Владик, сбоку от нас, через два столика, сидят две девушки. И одна из них очень заинтересованно поглядывает на тебя.

Устьянцев не обманывал Петрова: девушка и в самом деле поглядывала на него. Больше того: поглядывая на Петрова, девушка иногда говорила что-то подруге, та оборачивалась и тоже смотрела в сторону их столика, а именно — на Петрова. Устьянцев привык к тому, что женщины всегда выделяют Петрова. Ну, а как же — высокий, спортивный… Но иногда это злило. Черт, ну что такого заманчивого они находят в длинных ногах или в длинных руках? Сам себе, конечно, Устьянцев нравился больше — пусть он маленький, но все же сложен более гармонично, пропорционально, что ли. А вот нет, хоть убей, — подавай им высоких лбов. Жердей им подавай. И они уже готовы. Уже поглядывают. Пересматриваются. Пересмеиваются.

— А, да черт с ними! — махнул рукой Петров. — Надоели.

А вот этого, таких жестов, такой легкости, Устьянцев позволить себе не мог. Не получалось. Женщины завораживали его. И хотя он знал, что Петрова они тоже завораживают, однако знал и другое: Петров позволял себе некоторую небрежность по отношению к ним, легкое поддразнивание и даже временами легкое презрение, — и ему все сходило с рук. Больше того — тем сильней он привлекал к себе внимание.

— Не скажи, Владик, — возразил Юрик Устьянцев. — Одна из них очень даже хороша.

— Которая? — Петров обернулся и небрежно посмотрел на девушек. Обе они сразу опустили глаза.

— А вот та, с косичками, как с нимбом, вокруг головы. С голубым шарфом на шее.

— Уже присмотрел себе поменьше? — усмехнулся Петров.

— При чем тут поменьше? — обидчиво протянул Устьянцев. Условно обидчиво, конечно.

— А при том, что поменьше — она и в самом деле ничего. А вон та, с длинным носом, она, конечно, мне?

— Не говори пошлости, товарищ Петров. Ты же мастер живого великорусского слова! Они обе съедают взглядом тебя.

— Выбирай любую, но про ранжир не забывай. Так, что ли? — усмехнулся Петров. — Ладно, чего не сделаешь для друга… — Он поманил пальцем Клаву-Клавдию.

На этот раз роскошная эта женщина не заставила себя ждать. А чего? Эти два парня определенно нравились ей. Даже если они не журналисты, а трепачи, — все равно. Хорошего человека, который не жаден на деньги, его за версту видно.

— Клавочка, — спросил Петров, — надеюсь, в вашем заведении найдется бутылка холодного шампанского?

— Шампанское найдется, — кивнула Клава-Клавдия, — а вот насчет холодного — не знаю, ребята.

— Понимаете, двум нашим давним подругам, актрисам кино, очень душно, по-моему. Угостите их холодным шампанским. Разумеется, за наш счет.

— Актрисы кино? Где? — удивилась Клава-Клавдия.

Петров кивнул на столик, где сидели девушки. Они как будто чувствовали, что разговор идет о них. Как-то притихли, присмирели.

— А, эти… — понимающе протянула Клава-Клавдия. — Значит, так, ребята, бутылку шампанского этим девочкам за ваш счет?

— Так, Клавдюша, — согласился Петров.

Клава-Клавдия не усмехнулась, но некое подобие усмешки коснулось ее губ. Впрочем, она ребят не осуждала. Она все понимала. Она знала жизнь.

Потом шло время, они как будто продолжали вести разговор, на самом деле Юрик комментировал события:

— Та-ак… подошла к ним… немного удивлены… удивлены не на шутку… а как хороши обе, ах, хороши… та-ак… та из них, с косичками, смотрит сюда, вот и вторая…

На этом месте Юрик не выдержал, широко улыбнулся им навстречу, помахал рукой.

— Но что это… Владик, они мотают головой… они не берут… они не хотят… Все, мы пригвождены к позорному столбу… Клавдюша несет бутылку обратно… спокойно, Владик, без эмоций…

— Ребята, девочкам не жарко. Температура, сказали, вполне сносная. — Клава-Клавдия улыбнулась им как своим, без издевки. — И вообще, сказали, они от мужчин подарков не принимают.

— То есть шампанское не принимают? — Петров обернулся, посмотрел на девушек внимательным, заинтересованным взглядом. Девушки, конечно, опустили глаза. — А нельзя ли их, Клавочка, в таком случае пригласить к нам? Знаменитый журналист, ас фоторепортажа Юрий Устьянцев празднует сегодня очередной юбилей. Где же почитатели таланта? Где девушки, которые поздравят юбиляра? Пригласите их, Клавдюша, к нам. Как представителей народа!

И вдруг — надо же! — опять отказ: Клава-Клавдия вернулась к ним ни с чем.

— За стол к мужчинам, сказали, они не подсаживаются. Просят извинить, но таким манерам их не учили.

— Чему их вообще учили? — Петров почувствовал, ситуация начинает интересовать его всерьез. — Ладно, придется пускать в ход дальнобойную артиллерию. Выводить из засады резервные полки. Вы свободны, Клавочка. Во всяком случае — пока.

Когда Клава-Клавдия оставила их одних, Петров сказал Устьянцеву:

— Ну, я пошел, старик?