И Гамаш почувствовал правду этих слов.

– Как вы думаете, Кларенс Ганьон нашел десятую музу? – без малейшего сарказма спросил Жан Ги Бовуар.

Марсель Шартран глубоко вздохнул и ответил не сразу.

– Если муза живописи вообще существует, то Кларенс Ганьон ее нашел. Здесь, в Бэ-Сен-Поле. В Квебеке множество красивых мест, но Бэ-Сен-Поль для художников как магнит. Я думаю, Ноу Ман подозревал, что Кларенс Ганьон нашел здесь десятую музу. И поэтому он приехал сюда. Чтобы найти ее.

Они оглядели пустую, заброшенную поляну. Кочки и бугорки, которые прежде были домами, а теперь напоминали могильные холмики. И Арман Гамаш подумал: что бы он увидел, придя сюда ночью? Вряд ли людей. Но может быть, танцующих муз?

Всех девятерых?

Или всего одну. Крутящуюся, как дервиш. Одинокую. Могущественную. Изгнанную. Как Ноу Ман.

Доведенную до безумия. Доведенную до этой глуши.

Когда они вернулись в Бэ-Сен-Поль, уже смеркалось.

Шартран припарковал машину у галереи, и Бовуар, кинув взгляд на Гамаша, извинился и зашагал по мощеной улице.

– Куда это он? – поинтересовалась Мирна.

– Выпить холодного чая, – ответил Гамаш.

– Я бы и сама не прочь, – заметила она.

Но не успела она повернуться, как Бовуар уже исчез. Мирна снова посмотрела на Гамаша:

– Что вы задумали, Арман?

Он улыбнулся:

– Если бы вы были членом колонии Ноу Мана и она распалась, что бы вы сделали?

– Отправилась бы домой.

– А если бы ваш дом был здесь?

– Я… – Она задумалась. – Наверное, нашла бы работу.

– Или затеяли собственный бизнес, – подсказал Гамаш.

– Возможно. Открыла бы галерею, например? – Она внимательно посмотрела на него и понизила голос: – Вы не доверяете Шартрану?

– Я никому не доверяю. Включая вас.

Мирна рассмеялась:

– И правильно делаете. Я вот прямо сейчас соврала. Не хочу я никакого холодного чая, мне просто интересно знать, куда помчался Жан Ги.

– А догадаться не можете? – спросил Гамаш.

Лицо Мирны расплылось в улыбке.

– Вы хитрец. Он пошел в тот ресторанчик, «Ла Мюз».

Арман улыбнулся:

– Стоит попробовать.

– Думаете, она будет там? Десятая муза? – спросила Мирна.

– А вы как думаете?

Жан Ги уселся за столик внутри ресторанчика. На террасе все столики оказались заняты, но он так или иначе хотел сесть внутри. Где он сможет наблюдать за официантами.

Он взял меню и посмотрел на ламинированную обложку, на которой одним росчерком был изображен силуэт танцующей женщины.

– Что для вас? – спросила официантка равнодушным, деловитым тоном.

При этом она окинула Бовуара оценивающим взглядом. Отметила его стройную фигуру, темные волосы и глаза. Его непринужденность.

Для Бовуара это было не в новинку, и он умел отвечать на такие взгляды, но теперь он вдруг понял, что все это для него ровным счетом ничего не значит. И он вовсе не чувствовал, будто потерял что-то, напротив, лишний раз вспомнил, что он обрел. В лице Анни.

– Имбирное пиво, s’il te plaît[82]. Безалкогольное.

Она принесла ему пиво.

– Ты давно здесь работаешь? – Он вручил ей пять долларов, сказав, что сдачи не надо.

– Пару лет.

– Ты художница?

– Нет. Я изучаю архитектуру. А здесь подрабатываю летом.

– Скажи, хозяин сейчас здесь?

– А что? Что-то не так? – заволновалась официантка.

– Нет, просто я хотел с ним познакомиться. – Бовуар взял меню со стола. – Интересный дизайн.

– Это его рисунок. Он художник.

Бовуар постарался не показывать интереса.

– Так он сейчас здесь? Я хотел бы сделать ему комплимент.

Она ему явно не поверила, но все-таки сказала:

– Он уехал.

– Вот как. И когда вернется?

– Через неделю. Может, через две.

– А как мне его найти?

Официантка покачала головой:

– Он каждый год уезжает куда-то вниз по реке и рисует.

– В самый разгар сезона? – удивился Бовуар. – Он что, не может зимой этим заниматься?

– А вы бы смогли?

И ведь она была права.

Они шли по мощеным улицам Бэ-Сен-Поля: Клара и Шартран впереди, Мирна и Гамаш в нескольких шагах позади.

– Они подружились, – сказал Гамаш, показывая на идущих впереди.

– Да, – согласилась Мирна, наблюдая за тем, как Шартран наклоняет голову, чтобы лучше слышать Клару.

Клара размахивала рулоном из картин Питера. «Говорят об искусстве», – подумала Мирна. Она вдруг поняла, что давно не видела, чтобы Питер наклонялся, прислушиваясь к Кларе. И давно не слышала, чтобы они вообще говорили об искусстве или о чем-то ином так по-дружески, как сейчас разговаривали Клара и Шартран.

– Он мне нравится, – сказала Мирна.

Гамаш сцепил руки за спиной и шел, чуть покачиваясь.

– Как по-вашему, десятая муза существует? – спросил он.

Мирна поразмыслила над его вопросом.

– Я думаю, музы существуют, – ответила она. – Я думаю, что-то происходит, когда художник, писатель или музыкант встречает кого-то, кто его вдохновляет.

– Вы же понимаете, что это не одно и то же, – возразил Гамаш. – Я говорю не о человеке, который вдохновляет художника. Я спрашиваю вас о десятой музе. Вы не ответили на мой вопрос.

– А вы заметили, да? – Мирна улыбнулась и тоже начала слегка покачиваться на ходу, повторяя ритм движений Гамаша. – Я никогда не думала о настоящих музах, – сказала она наконец. – Но вот сейчас подумала, и знаете что? Если уж я могу верить в девять, то почему бы не распространить эту веру до десяти?

Гамаш тихо рассмеялся:

– То есть в девять вы можете поверить? Или в десять?

Мирна прошла еще несколько шагов, глядя, как Клара смотрит на Шартрана, который говорит ей что-то. Жестикулирует, как никогда не жестикулировал Питер.

Мирна остановилась, и Гамаш остановился вместе с ней. Двое других, не заметив этого, продолжали идти вперед.

– Сотни миллионов людей верят в того или иного бога. Они верят в карму, ангелов, духов и призраков. В реинкарнацию и небеса. И в душу. Они молятся, зажигают свечи, поют, носят обереги и истолковывают события как знамения. И я говорю не о маргиналах. Это господствующая тенденция.