Как сообщал правительству в 1927 году народный комиссар социального обеспечения И. А. Наговицын, общий объем фондов социального обеспечения в Российской Федерации составлял лишь 0,67 процента всего бюджета, во Франции – 11,5 процента, в Германии – 37,7 процента, в Англии – 8,64 процента. В это время на поддержку ветеранов тратилось в общей сложности 45 198 тысяч рублей, а Российская империя в 1913 году – до катастрофических мировой и гражданской войн – тратила более 40 миллионов рублей[617].

Статьи 119 и 120 Конституции предусматривали отпуск и пенсии для рабочих и служащих, но оставили остальные две трети населения в неопределенности. Попытки государства переложить ответственность за социальное обеспечение на такие общественные организации, как сельские комитеты взаимопомощи (подобно тому, как помощь голодающим в 1921–1922 годах правительство переложило на сельскую общину), были не более чем демагогическими, поскольку у последних не было достаточных ресурсов. Принятый в феврале 1935 года Колхозный устав возлагал на колхозные фонды обязанность по уходу за больными, престарелыми и инвалидами крестьян: «Создать, по решению общего собрания, фонды помощи инвалидам, старикам, временно потерявшим трудоспособность, нуждающимся семьям красноармейцев, на содержание детских яслей и сирот – все это в размере не свыше 2  % валовой продукции»[618]. Когда в феврале 1935 года на II съезде колхозников-ударников обсуждался декретный отпуск, Сталин лично вмешался и предложил два месяца отпуска с половиной заработка женщины. (Опять же, из колхозных мизерных фондов.)

Проблема заключалась в том, что в условиях неэффективности колхозной системы большинство колхозов не могли выделить достаточно средств на эти цели. Особенно летом и осенью 1936 года, в условиях сильной засухи, не только престарелым колхозникам, но и работающим членам колхоза угрожал голод. Председатель Ломоносовского колхоза Северного края Моргун хорошо знал о нехватке местных фондов (см. главу 8) и в своих рекомендациях по конституции сформулировал типичное требование: обеспечить колхозников «централизованными» ресурсами, то есть государственными пособиями[619]. Поскольку колхозники не видели достаточной поддержки со стороны колхозов или комитетов взаимопомощи[620], они редко упоминали их в дискуссии. Тем не менее, «Правда» печатала похвалы крестьян: «Статья о поддержке стариков и больных радует меня, как пожилого человека». Эти фальшивые публикации могли только сбить читателей с толку и свидетельствовали о весьма незначительной конкретной поддержке, полученной колхозниками: «Когда я вступил в колхоз, однажды я поранился и не мог работать целый месяц. Так колхоз позаботился обо мне, обеспечил питанием и привез врача»[621].

Откликаясь на настоятельные требования о равном обеспечении жителей деревень и горожан за счет государства, «Правда» публиковала тщательно отредактированные выступления крестьян. 3 июля газета напечатала речь председателя Шапкинского сельского совета Богородицкого района Горьковского края Екатерины Митряхиной на местном собрании сельских активистов, организованном партийным комитетом. Основные пункты ее выступления соответствовали тысячам аналогичных требований, например, о предоставлении оплачиваемых отпусков «колхозникам, которые работают круглый год без отдыха», но с лукавым добавлением «за счет колхозных средств», вероятно, внесенным редактором:

Эта фраза о развитии колхозных фондов была скрытой просьбой о государственных вливаниях. На практике именно председатель сельсовета отвечал за аккумулирование этих средств за счет отчислений членов колхоза.

Пропагандистам, в обязанности которых входило читать лекции и разъяснять конституцию, было трудно увязать фиктивные декларации с народными требованиями и жалобами крестьян. По свидетельству учителя-пропагандиста, колхозники часто спрашивали его:

Многие требовали предоставления пенсий сиротам, ветеранам и другим малообеспеченным слоям населения. Нарком социального обеспечения населения РСФСР И. А. Наговицын поддержал эти массовые требования 2 октября 1936 года:

Его письмо было направлено в Центральный комитет партии и ЦИК, как и любые другие внешние жалобы, что позволяет предположить, что комиссар, по-видимому, не имел внутренних рабочих каналов или возможности довести свое мнение до сведения правительства, например, устно. Комиссар по вопросам социального обеспечения, вероятно, был исключен из правительственного обсуждения конституции, что наводит на мысль о том, что его комиссариат был проигнорирован.

Вопиющее неравенство рабочих и крестьян, в противовес социалистической риторике равенства и братства, привело к тому, что в середине 1920-х годов, как показывают многочисленные жалобы крестьян, возникла серьезная социальная напряженность между городом и селом. Этот конфликт возник в результате продовольственной разверстки периода военного коммунизма и затем был усугублен чрезмерным налогообложением деревни, массовой миграцией сельского населения в города и безработицей в 1920-х годах. Нарратив неравенства стал популярным в 1920-х годах, когда крестьяне почувствовали себя обманутыми большевиками, которые ущемляли их политические и экономические интересы, несмотря на вклад и жертвы крестьянства в Гражданской войне. Их недовольство достигло кульминации в 1927 году с опубликованием Манифеста ЦИК в честь 10-летия революции. Последовал взрыв протестов и недовольства у крестьян, ущемленных тем, что манифест предоставил рабочим много привилегий, как они полагали, за их счет[625]. Символической подачкой крестьянству стало обещание манифеста начать обсуждение закона о государственной социальной помощи пожилым людям старше 60 лет в бедных домохозяйствах. Эти обещания зависели от возможностей государственного бюджета и выполнялись постепенно почти 40 лет[626].