Другой молодой человек, потеряв старшего брата и отца во время репрессий 1927 и 1929 годов, а также свою работу как «социально чуждый», обвинял коммунистов в своих несчастьях и в массовой трагедии коллективизации. Но позже он стал инженером-экономистом с хорошей зарплатой и женился. Конституция 1936 года стала одним из факторов, способствовавших его примирению с режимом; он считал, что она знаменует собой начало новой эры. Он даже подумывал о вступлении в партию. Затем последовал страшный удар – 13 марта 1937 года (респондент сказал, что будет помнить эту дату до конца жизни) его тесть, коммунист, который был для него как отец, был арестован. Это событие вновь изменило его настроения.

Свидетельства недоверия многочисленны. Во время выборов в Верховный Совет в декабре 1937 года почти все государственные автомобили в Москве были реквизированы с целью доставки пожилых и больных на избирательные участки. В каждом автомобиле команда из двух молодых, образованных и чрезвычайно вежливых членов избирательных комиссий сопровождала пожилых людей и инвалидов на избирательные участки и возвращала их домой на автомобиле. Обходительность этих молодых людей казалось чрезмерной. Пожилые, неграмотные люди встретили такое неслыханное внимание и заботу с величайшим подозрением и даже ужасом, приняв молодых комиссаров за работников НКВД. Государственные автомобили, которые прозвали «черными воронами», ассоциировались в массовом сознании с НКВД и ночными арестами[655], поэтому люди думали, что их везут не на избирательные участки, а в застенки НКВД. Когда же после голосования не происходило ничего страшного, подозрения сменялись удивлением и истерической радостью. Запуганные люди не верили и боялись необычайно вежливых чиновников в государственных машинах[656]. Они помнили прецеденты: это было обычной практикой ОГПУ во времена НЭПа и в последующие годы – выжимать ценности из богачей в пользу государства, применяя пытку жарой в небольшой переполненной камере (прозванной народом «парилкой»). Жертвы сообщали, что «сотрудники ОГПУ были очень вежливы. Благодарили их самым любезным образом», когда потерпевшие затем доставляли ценности ОГПУ[657].

В долгосрочной перспективе невыполненные обещания подрывали легитимность режима, по крайней мере в глазах взрослого поколения, которое пережило череду надежд и разочарований. В то время как многие граждане полагались на государство, более критически настроенные склонялись к скептицизму и цинизму.

В ноябре ЦИК обобщил популярные предложения и направил их результаты в Редакционную комиссию. 43 тысячи комментариев, собранные ЦИК, многочисленные сообщения, направленные партийным лидерам газетами, местными органами и НКВД – как эти материалы были прочитаны и использованы руководством?

Если руководители СССР и были заинтересованы в предложениях трудящихся, то они не собирались следовать им. Подробный анализ итогов обсуждения не был обнародован. Помимо доклада Сталина на VIII съезде, основные направления полученных предложений были представлены только в одном обзоре, опубликованном в «Известиях» секретарем ЦИК и бывшим генеральным прокурором СССР И. А. Акуловым. Прочитав его статью, британские аналитики пришли к заключению: «Акулов уверяет, что большая часть общественного мнения не желает принимать такую „либеральную“ конституцию и предпочитает видеть отеческую заботу правительства, наделенного более эффективными полномочиями по подавлению опасных мыслей»[658]. Акулов представил массив комментариев с необходимыми подробностями, но почти без количественной оценки. Он признал, что глава, посвященная правам и обязанностям граждан, вызвала больший интерес, чем любая другая, получив 23 тысяч из 43 тысяч замечаний. Он не удосужился объяснить реальные причины беспокойства участников дискуссии о правах, а именно отсутствие крестьян в системе социального обеспечения и пособий, но заявил: «Конституция должна ограничиваться фундаментальными принципами, детали же должны быть разработаны специальными законодательными мерами». Эта же уловка была использована Сталиным в его заключительной речи на VIII съезде. Это было расплывчатое обещание, предсказуемо неосуществленное. В обзоре Акулова с неожиданной открытостью были обозначены основные темы дискуссии: голоса за расширение понятия «враг народа», обеспокоенность публики по поводу использования конституционных свобод врагами, права каждой республики на свободное отделение от СССР и, наконец, неприятие населением наделения правом голоса «бывших» людей.

Почему в атмосфере идеологической бдительности тех дней в статье была так ясно представлена сильная нелиберальная тенденция в обществе против основного идеала конституции – демократии? Вряд ли целью было объективное освещение общественного мнения, хотя в некоторых выводах статья отвечает моим находкам. Автор представлял результаты дискуссии определенным образом, формуя контент, наделяя его смыслом, влияя на восприятие представленной информации аудиторией. Может быть, причиной открытости Акулова было подчеркивание общественной поддержки нелиберальной реальности? Или Акулов хотел донести предупреждение о врагах и инакомыслии до главного читателя – Сталина? Эллен Вимберг[659] считает, что личная позиция главного редактора газеты «Известия» Н. Бухарина отличала его газету в освещении дискуссии. Однако, по свидетельству А. М. Лариной-Бухариной, он номера своей газеты не подписывал с августа 1936 года[660]. Обзор Акулова, хотя и не содержит количественной оценки соответствующих комментариев, но более точно отражает собранные данные, чем отчет Сталина перед съездом.

Народная дискуссия не предполагала голосования. Лишь небольшое число конституционных поправок, затрагивающих относительно незначительные аспекты, были приняты во внимание лидерами, которые просто делали вид, что мнения населения были учтены. 25 ноября И. В. Сталин рассмотрел отдельные предложения в своем докладе и высказал свое мнение по поводу всенародного обсуждения. Он объявил, что все предложения были опубликованы в прессе, хотя большая часть материалов была похоронена в архивах. Сталин избегал какой-либо оценки популярности статей. Самый острый вопрос народной дискуссии – вопрос социальных гарантий для крестьянства – был оставлен диктатором в стороне и отклонен как предмет рассмотрения будущими законодательными органами, а не конституцией. Эти самые многочисленные требования не были выполнены.