— Не знаю, — зевнув, потянулся Игнат.

Ленька же, тряхнув рыжими вихрами, вспомнил:

— Он до зари еще на рыбалку ушел. Место, говорит, знает славное, отроцы здешние показали.

— Что-то долго нет, — буркнул Никита Петрович. — Впрочем, черт с ним… План крепости срисовали?

— Вчера еще, господине.

— Тогда в путь! — поправив висевшую на поясе шпагу, лоцман потер руки. — Ну, что стоите-то? Собирайтесь уже, лодочник, поди, заждался.

— Да нам, господине, собраться — что подпоясаться. Готовы уже давно по твоему слову.

— Тогда — с Богом! В путь, парни.

Ветер дул с Невы. Трепал волосы, уносил в луга синеватые клочья тумана, раскачивал пурпурные соцветья кипрея, росшего совсем неподалеку, на берегу.

Алатырь Татарин давно уже был на верфи, простились с ним еще вчера вечером, загодя. Лишь домочадцы его помахали с крыльца вслед уходящим:

— Доброго пути!

— И вам счастливо оставаться. Увидимся.

— Увидимся. Коли бог даст. Пистоли свои не забыли?

— Нет.

На полпути к реке Бутурлин резко свернул влево, на узенькую тропинку, ведущую через заливной луг.

— А нам не на пристань ли, господине? — удивленно переспросил Ленька.

— Нет, не на пристань, — Никита Петрович даже не обернулся, шел, как и шел — впереди, по колено в росной пахучей траве. — Лодочник в заводи ждать будет.

— Не в той ли, куда наш Флор за рыбой пошел? — вскинул глаза Игнат. — Эх, зря он припозднился — не попрощались.

— Ничего, — хмыкнул рыжий. — Ведь вернемся еще.

Услыхав, Бутурлин лишь покивал:

— Обязательно вернемся!

Желтый от кувшинок и лютиков луг тянулся не долго, заканчиваясь зарослями малинника, смородины, ивы. Срезая путь, лоцман зашагал прямо через кусты, продрался, словно медведь, парни — за ним.

— А вон, господине, и лодка! — щуря глаза от солнца, показал рукою Игнат.

Замедлив шаг, Никита Петрович подозрительно покусал губу:

— Что-то уж больно большая. Нет, то не наша. Однако… кто бы это мог тут быть?

— Таятся, словно тати! — поддержал хозяина Ленька.

— А ну живо в траву! — Бутурлин махнул рукой и первым повалился в заросли. Правда, похоже, уже было поздно — путников заметили. Ошивавшиеся рядом с лодкою трое парней побежали к Бутурлину и его людям…

— Чужаки! — недобро прищурился лоцман. — Похоже, по нашу душу… Хотя — почему? Как?

Рыжий Ленька пригладил вихры:

— Может, и не по нашу…

— По нашу… — тут же отозвался Игнат. Голос у него при этом был такой, что Бутурлин и Ленька невольно оглянулись… и замерли. В траве, совсем рядом с ними валялся еще теплый труп, только что обнаруженный отроком. Мертвое тело Флора!

— Ножом его, гады, — наклонившись, прошептал рыжий. — Прямо в сердце…

— Так, парни! Нынче на вас вся надежда, — быстро заявил Никита Петрович. — План вы должны передать воеводе Потемкину любой ценой. Любой! Так что перехватите лодочника… лодку… И вперед! Весел не покладая.

— А вы, господин?

— А я — здесь. Не беспокойтесь, выкручусь. Ну, живо в кусты! Да побыстрее.

Парни нырнули в кусты, побежали — приказ господина для них являлся законом, и никто не смел ослушаться. Бутурлин тоже затаился, вытащив из-за пояса пистолеты. Оба заряженные, с кремневыми замками, что удобно — не надо фитили запалять. Расположившись в зарослях, молодой человек спокойно ждал, когда чужаки подойдут поближе. Пятеро парней, из них четверо — стражники, если судить по камзолам, палашам, алебардам. Да и шлемы на головах — обычные солдатские каски с небольшим гребнем.

Четверо стражей, пятый же… Пятый — в модной короткой курточке почти без рукавов, с серебряными пуговицами и бантами, в широкополой шляпе с пером… Шляпа мешала пробираться через кусты, и парень ее снял, утер выступивший на лбу пот.

Жених!

Узнав, Никита Петрович ахнул: так вот в чем дело, оказывается! Незадачливый поклонник Марго, как видно, решил отомстить. Выследил, подстерег… и явился не один — с солдатами. Вот ведь подлая сволочь!

Нервно покусав усы, лоцман вдруг ощутил укол совести — выходит, солдаты-то явились из-за него… из-за его связи с красавицей брюнеткой, если уж на то пошло, да. Нужно было бы держаться поосторожней, помнить, что отвергнутый и оскорбленный жених не остановится и явно захочет отомстить. Вон он, пробирается через кусты, прет, словно лось, с самым бравым видом! В руке шпага… Ла-адно, поглядим!

Зачем они отрока-то? Явно ведь они, больше некому. Видать, заметил их Флор на свою голову. Не вовремя отправился порыбачить, ох, не вовремя… Эх, Флор, Флор…

Вспомнив о зарезанном мальчике, лоцман прицелился и, завидев уже прямо перед собой — в десяти шагах — широкий колет стражника, без раздумий потянул спусковой крючок…

В клочья порвав утреннюю тишь, грянул выстрел! Солдата отбросило в сторону угодившей в грудь пулей, второй стражник, ищущий следом, присел… и тоже получил пулю — на этот раз в шею.

Третьим оказался «жених»… Выскочил из кустов на второй выстрел и, выхватив шпагу, что-то яростно закричал…

Клинки скрестились со звоном. Удар… еще удар…

На этот раз «женишок» сражался куда как ловчее, чем тогда, на лугу. Злее стал или просто вспомнил хорошенечко все, чему учили. Бился, как настоящий диестро — фехтовальщик, боец — выставив вперед правую ногу, плечо… То же самое сделал и Никита Петрович…

Удар! Удар! Удар!

Клинки пели задорную песню…

А вот и выпад — укол! И первая кровь… нет, отнюдь не Бутурлина.

Ранив противника, Никита сразу же отскочил, вернулся в боевую стойку — боком к противнику, острие шпаги — на уровне глаз. Рана оказалась не такой уж и страшной, так, царапина на плече, порез, да и крови вытекло немного — а вот округлившиеся глаза соперника налились бешенством и самой лютой злобой.

Выругавшись, он бросился в бой со всей возможной яростью и молодецким напором. Клинок шпаги кружил в воздухе, словно мельничные крылья.

Удар! Удар! Удар…

Казалось, еще немного, и лоцман поддастся натиску, отступит, потеряет инициативу… да, похоже, уже потерял…

Так, уже торжествуя, посчитал и «женишок» Герхард, когда враг его вдруг сделал два шага назад.

Отступил! Дрогнул! Ага-а-а!

А вот тебе… вот, вот, вот!

Глаза молодого немца пылали яростью, искаженное от гнева лицо покраснело, побелевшие пальцы судорожно сжимали эфес…

Спокойно отбивая сыпавшиеся, словно горох, удары, Никита Петрович двигался против часовой стрелки, и, как когда-то учил старый пират Рибейруш, подбирал момент для угловой атаки, подобно тому, как умелый тореадор выбирает позицию для смертельного удара по разъяренному быку. Бутурлин словно бы танцевал, уворачиваясь от выпадов — вперед, назад, вправо, влево, все непрерывно, мелкими приставными шагами…