Отметим и то, что среди избранных гребцов уровень смертности был ниже. Бесспорно, рабы с захваченных кораблей или из прибрежных деревень оказывались значительно выносливее осужденных каторжников; кроме того, их объединяли в группы в зависимости от навыков гребли. Понижала процент смертности среди невольников и ограниченная длительность корсарских операций (40–50 дней). Все же следует признать, что представители некоторых народов орудовали веслом лучше остальных. Если прислушаться к Пантере, то первое место среди гребцов на христианских кораблях принадлежало мудехарам. По сравнению с ними турки были более спокойными и послушными (più mansueti & più docili), быстрее утомлялись и не могли тянуть весла столь же проворно. Однако худшими из гребцов считались африканцы – они умирали, охваченные меланхолией[807]. Уже Сальваго похожим образом характеризирует христиан, тянувших весла на мусульманских галерах. Он подчеркивает, что среди рабов на корсарских кораблях не сыскать выходцев из таких хилых и слабых (gracili e deboli) народов, как французы, англичане и фламандцы; гребцов в основном отбирают из опытных и выносливых (esperimentati piú toleranti) испанцев с итальянцами[808].

Тем, кто не умирал на галерах от трудностей гребли, приходилось месяцами жить на банке плечом к плечу, с ногами, закованными в колодки[809]. «Здесь нет ни лежака, чтобы вытянуть ноги, ни подоконника, чтобы облокотиться, ни стола, чтобы поесть, ни стула, чтобы присесть», – писал Антонио Гевера, отмечая, что единственными друзьями гребца были лишь его накидка и банка[810]. А по словам испанца Педро, на одной скамье спало по три человека, прикованные нога к ноге так, что нельзя было даже приподняться[811]. У Иеронима Грациана, человека более творческого, янычары все же отдыхали ночью на собственных ружьях (escopetas), используя вместо подушки пороховые бочонки[812]. Но если гребцы еще могли кое-как хлебнуть воды из бочонков, находившихся под ногами[813], то стол им заменяли лишь собственные колени. На каждой скамье также находилась «огромная» деревянная тарелка с кувшином, предназначенная для всех гребцов. Педро вспоминает, что вынужден был делить единственную тарелку с пятнадцатью мальтийскими рыцарями, и даже более того. Ночью они использовали ее вместо ночного горшка, несмотря на то что днем ели оттуда и суп, и мясо, да еще и пили воду[814].

Но сколько бы Педро ни убеждал нас, что у него не болел живот, пока он отчаянно тянул весла, в его словах явно присутствует ирония. Он сознается, что боль преследовала его ночью[815]. В любом случае не только истощение было главной проблемой гребцов. На открытой палубе галер они страдали от палящего солнца и дождя. В жару гребцы снимали с себя рубашки перед тем, как взяться за весла, и только когда начинался ветер и вздымался парус, им разрешали одеться[816]. Да, если по справедливости, над ними натягивали навес – но его сразу же снимали, как только распускали парус, дул ветер или же требовалось определять направление по звездам. Еще османы, по-видимому, прикрывали палубу навесом, обеспечивая тень, едва гребцы хватались за весла. По крайней мере, так можно объяснить черту над торчащими вверх корабельными веслами, изображенными в положении levarimo[817] на картах «Книги морей»[818]. Теперь-то завершим и этот параграф, подчеркнув, что не только полыхающее солнце было врагом гребцов. В штиль их банки находились в метре от уровня моря и всего в 70 сантиметрах от штормовых портиков (отверстие в фальшборте), через которые сливались наружу испражнения. Гребцов постоянно омывала соленая вода, и оттого у них все время саднило кожу[819].

Есть свидетельства, что рабам не только заковывали ноги в колодки, но и надевали на руки кандалы[820]. Согласно Хебереру, это была дополнительная мера предосторожности, применяемая только в христианских водах[821]; тем не менее она означала, что у гребцов не оставалось шанса на спасение, если судно тонуло или опрокидывалось[822]. Все же это выпадало на долю не только им. Когда в 1626 году христиане затопили галеон Хасана Калфы, 36 рабов-моряков, заточенных в трюме, так и не выбрались; причем вместе с ними пошли на дно и примерно шестьдесят солдат-христиан, которые устремились грабить судно[823]. Впрочем, в шторм ноги рабам могли и расковать, чтобы те спасались сами[824]. Если же корсары решали быстро скрыться от врага, христианских невольников на банках поджидала непростая дилемма: чем чаще они налегали на весла, тем быстрее отдалялись от свободы. Словом, вероятнее всего, гребцы совершали такие рывки только под ударами плетей, впивавшихся в спины, и их подгоняла ругань солдат, обнаживших сабли[825]. Однако и в ином случае они в мгновение ока очутились бы в эпицентре длительного сражения, ничем не защищенные, прямо под огнем. Бывало, невольников убивали и сами солдаты-христиане, грабя судно. Скажем, в сражении при Лепанто именно испанские солдаты убили на банках одной из османских галер архиепископа Бара Джованни Бруни и его племянника, хотя тот и кричал: «Я – епископ! Я – христианин!» Разве в расследовании дела епископа Нардо, инициированном самим папой римским, не раскрылось, что ненасытные убийцы, ослепленные страстью к наживе, убивали и грабили многих других единоверцев?[826]