— Но вы же хотите отомстить мне и инквизиции, а страдают-то в итоге простые люди. Уверена, и сейчас ваша волшба направлена именно на обычных людей, а не на инквизиторов. Неужели милосердие вам совсем чуждо?

— Милосердие? — Ведьма закончила манипуляции с кровью и позволила себе отвлечься. — Ты говоришь о милосердии мне? Да я умоляла инквизиторов проявить это самое милосердие к моей дочери! Я на коленях упрашивала твою бабку помочь! Но и она осталась равнодушна к моему горю. Так какого дьявола я должна кого-то жалеть и проявлять милосердие? Пусть инквизиторы увидят последствия своих дел! Пусть содрогнутся! Пусть все поймут, что ведьмы — сила, с которой нужно считаться, а не вытирать ноги!

В конце женщина уже кричала, а Катя поняла, что сейчас она воочию видит, что такое настоящая одержимость. Одержимость идеей. Одержимость жаждой мести. Видимо, не подчиненный дар смерти давно и прочно поработил разум ведьмы и требовал жертв все больше, все сильнее. Нормальный человек просто не сможет легко и просто перерезать вены другим, чтобы вытащить их силу. Скольким же еще людям, помимо нее, конечно, эта одержимая подписала смертный приговор?

«Тянуть время! Тянуть и пытаться придумать хоть что-нибудь!»

Но подумать легче, чем сделать. И ведьма потянула из Екатерины силу, наполняя кровавые символы и знаки. Вот это действительно оказалось больно и неприятно. Скованная, с заблокированной волшбой, Катя совершенно не могла сопротивляться. И придумывать в таких условиях план спасения тоже не получалось.

— Знаешь, что случится, когда из тебя выйдут все жизненные силы? — Ведьма пару мгновений молчала, будто ожидая ответа. — Ты не умрешь, а станешь полноценным созданием смерти. Чистым, рафинированным, без лишних человеческих примесей. Дикая, необузданная и неуправляемая!

— Обуздают, — сквозь зубы прошипела Катя, превозмогая боль. — Сейчас все инквизиторы мобилизованы, навалятся всем скопом. Да даже один Аверин-старший вполне справится.

— Не справится, — с улыбкой покачала головой женщина. — Я ведь передам тебе еще и свой дар. Это же, считай, бабушкино наследство. Но сильнее ты станешь не вдвое. Ты ведь слышала про синергию? Второй дар как минимум в пять раз увеличит твои способности. А впитывая смерти людей, концентрация которых в центре Москвы превысила все разумные пределы, ты будешь только наращивать свою мощь.

Катя содрогнулась, представив эту картину. В глазах темнело, в ушах появился звон. Кровопотеря давала о себе знать. Если она не сможет ничего предпринять, то у ведьмы есть все шансы претворить свою задумку в жизнь.

— Но вы ведь умрете, — попробовала привести аргументы Екатерина. — Если передадите дар, то умрете сами.

— Умру, — согласилась ведьма, — но не сразу. Это при насильственном отъеме ведьма умирает за считаные минуты. А если отдать дар добровольно, то можно продержаться даже несколько недель. Поэтому у меня будет время увидеть и насладиться триумфом. Увидеть — и умереть. К тому же на мне еще смертельная клятва о непричинении тебе вреда. Так что долго я бы все равно не прожила. Зато войду в историю. Уверена, в инквизиторских учебниках точно останусь.

Женщина улыбнулась, а Катя попыталась пошевелить пальцами, которые уже почти не слушались. Хорошо порез пусть и глубокий, но не настолько, чтобы повредить сухожилия и мышечную ткань. Так что Екатерина пока номинально, но продолжала оставаться боевой единицей. Только ей не преодолеть свойства оков на алтаре. Не высвободить руки из блокирующих браслетов.

Тем временем на потолке засветился новый рисунок, и Катя с ужасом поняла, что это такое. Перенос. Осталось совсем немного, и ведьма отправит их в густонаселенный город, где приступит к воплощению финальной части своего плана. Из-за быстро утекающей из тела жизненной силы в груди поселилась пустота. Организм почти исчерпал свои ресурсы и был не в состоянии бороться. Даже вдох давался с трудом, пульс ощутимо замедлился. Еще чуть-чуть, и она потеряет сознание, затем — кома, затем…

Катя не знала, правильное ли это решение или нет. Но оно оказалось единственным, ничего другого в голову не пришло. Замедленный пульс вообще прервался, дыхание остановилось, а сила жизни, лившаяся из нее до этого, сменилась силой смерти. Вторая ведьма, увидев это, резко перерубила канал и с негодованием посмотрела на банши.

— Ты!

Злодейка не успела договорить. Это для ведьмы оковы алтаря — непреодолимое препятствие. Банши их даже не заметила. Ее силу нельзя заковать и заблокировать такой ерундой. А смерти подвластны даже вещества. Пара секунд — и заговоренный металл браслетов съедает ржа. И банши встает прямо на алтарь, возвышаясь над ведьмой, которая, поняв, что произошло, тоже начинает трансформацию. Но слишком медленно. Та, которая не прошла смерть, не может обращаться к ней столь же легко и просто. Анна Завальская, или, точнее сказать, Виолетта Сафронова, не проходила инициацию, не умирала на похожем алтаре и не могла считаться истинной дочерью смерти. Банши снесла ее одним ударом. Вся жизненная сила, вложенная в нарисованные мелом и кровью символы и знаки, превращается втемную материю, заполняя небольшой подвальчик. Даже свечи начинают гореть синим огнем.

Одной рукой поднимая недобанши за шею, банши настоящая улыбается, глядя ей в глаза. Да, она стала сильнее. Сильнее, чем несколько недель назад. А сейчас станет еще сильнее, еще опаснее.

— Ты хотела вернуть украденный у моей семьи дар? — Тихий шепот, такой же таинственный и безжизненный, как шелест опавших листьев на ветру. — Похвальное желание. Но если ты думаешь, что хоть сколько-нибудь проживешь после, то глубоко заблуждаешься. Я убью тебя сразу.

Крик банши, отраженный от каменных стен, звенел склянками на стеллажах. Но это был не тот крик, который призван сметать и уничтожать. Это был предсмертный крик. Последняя песня, и за какофонией звуков любое создание смерти слышит слова, своеобразную музыку. С последним криком выходил дар, который так и не прижился до конца в новой хозяйке. Только неживые способны управлять смертью, как ее истинные дети.

Банши впитывала в себя силу, пила крик и боль соперницы. А крик все длился и длился, пока дар не иссяк в слишком слабом для него теле. Глядя в глаза теперь обычной слабой ведьмы, возомнившей себя великой мстительницей, чуть живой, с потухшими, враз выцветшими глазами, дочь смерти не испытывала ни сомнений, ни жалости. Это чуждые ей чувства. Только удовлетворение от того, что наконец добралась до той, которая бесцеремонно вторглась в ее судьбу.

Но какая-то часть, принадлежавшая человеческой ведьме, останавливала от последнего шага. Одно время ведьма попыталась стать сильнее, чем банши. Потом банши начала брать верх. Но сейчас, с обретением дара-наследия, воцарилась гармония.

«Вершить суд должны другие», — с этой мыслью банши разжала руку. Пусть энергия бурлила и просила выхода, но пока что удавалось не переступать черту.

— А ты сильна.

Лич встал со ступеней. Как она сразу, при встрече ночью, не поняла, что он больше не человек? Потому что сама была в обычном облике? А ненависть настолько ослепила ее, что главного она не разглядела. Или, возможно, потому что он только-только встал на путь служителя смерти, еще не отринув все человеческое, не утратив полностью прежний светлый дар, еще пробивавшийся через темную ауру. Поэтому он до сих пор способен на какие-то инквизиторские воздействия. Но ненадолго, тьма быстро возьмет верх, выдавив весь свет. Бывший инквизитор, являвшийся сейчас высшей нежитью, смотрел на нее с удовлетворением и улыбался.