Остаток дня Селина вела себя как настоящая грубиянка. Как раз перед закатом, когда Антония попросила ее что-то повторить, Селина огрызнулась как какой-нибудь несносный школьник.

– Мне хотелось бы знать, – задумчивым голосом начала Элуиз, – какая муха тебя укусила.

Селина от этого рассердилась еще больше:

– Какая муха?

– У нас здесь… муха? – взвизгнула Антония, содрогнувшись, ее черная коса закачалась словно маятник, когда она судорожна начала осматривать все углы магазина.

Элуиз поджала губы.

– Если хочешь рассказать, что тебя так беспокоит, то просто расскажи. У меня нет ни времени, ни желания выпытывать у тебя правду, Селина. – Она мрачно усмехнулась. – В конце концов, я не Пиппа.

От того, как Элуиз посмотрела на Селину сверху вниз, ей захотелось либо сбежать, либо огрызнуться. И корона из свернутой косынки на голове Элуиз совсем не помогала. Казалось, будто королева собственной персоной осуждает Селину.

– Где муха? – снова спросила Антония, из-за акцента ее голос звучал еще выше.

– Нет никакой мухи, дорогая, – отозвалась Элуиз. – Но скоро появится целый рой, если мадемуазель Руссо не перестанет срываться на каждом, кто задает ей вопросы.

Получив отповедь, Селина решила укрыться в подсобке до конца рабочего дня, там она занялась сортировкой декоративных пуговиц и кружев из только что доставленной партии. Она вышла только раз, чтобы пожелать Антонии и Элуиз доброй ночи, а затем приступила к уборке, но война в ее мыслях продолжалась, порождая хаос. Спустя полчаса она все же пришла к выводу, что отринет доводы разума и все-таки отправится в ресторан «Жак».

Погасив лампы и закрыв все окна, Селина вышла за дверь, вытаскивая ключи из бокового кармана своего темно-синего пальто.

Почему ей так сложно было последовать совету Чосера и не будить спящую собаку?

– Как сказал бы поэт Джефри Чосер, зачем будить лихо, пока оно тихо?

– Никогда не пойму, что такого удивительного в бесконечности. Всему приходит конец, в том числе и хорошим вещам.

– Тогда Чосер был кретином. Бесконечность поражает нас, потому что позволяет нам верить, что все в мире возможно. Что истинная любовь может длиться вечно.

Селина вдруг замерла, связка медных ключей повисла на кончиках пальцев.

Это воспоминание внезапно вернулось к ней во всех красках и деталях. Она буквально видела лунный свет, отражающийся в серых, как порох, глазах Бастьяна, слышала его бархатный баритон, ощущала, как он смотрит на нее сквозь вечерний сумрак, и тепло в его глазах в тот миг было ни с чем не спутать. Селина чувствовала его близость, и резкий запах бергамота окутывал ее, точно горячий шелк.

Она ведь хотела поцеловать его той ночью. И он хотел ее поцеловать. Теперь она была в этом абсолютно уверена.

Точно нитка распускающегося клубка, воспоминание вдруг начало путаться и рассыпаться на части, словно его не существовало вовсе.

Негодование сдавило Селине горло, ей захотелось закричать в пустоту. Она крутанулась на месте и увидела последние лучи солнца, уходящего за горизонт. Несколько секунд Селина неподвижно стояла и просто смотрела, как краски растекаются по небу.

Красиво. Что-то, чему Селина может доверять. Когда ребенком она расстраивалась по какой-либо причине, ее отец каждый раз говорил ей, что заходящее солнце всегда несет в себе обещание восхода. Обещание завтрашнего дня, который может все изменить.

Селина не знала, что принесет завтрашний день.

Однако она отлично знала, что может сделать сегодня.

Снова наполнившись уверенностью, Селина повернулась и чуть не столкнулась с широкоплечим юношей, стоящим на тротуаре рядом с ней.

– Putain de merde, – проворочала она, когда две сильные руки подхватили ее, чтобы она не упала. Знакомый аромат кожи и бергамота ударил ей в ноздри.

– Не хотел тебя напугать, – сказал Бастьян, отпуская ее.

– Тогда чего стоишь здесь, как пантера, готовая напасть? – поинтересовалась она, поправляя блузу и изо всех сил пытаясь прогнать предательский жар, ползущий по шее. – Я что, похожа на твой следующий ужин?

Полуулыбка заиграла на его губах.

– Ты всегда умела меня рассмешить.

От того, как Бастьян потом на нее посмотрел, Селина чуть не поперхнулась.

– Всегда пожалуйста, – сказала она. – Надеюсь, в один прекрасный день ты отплатишь мне тем же. Ибо пока я не нахожу тебя ни капельки забавным.

Он посерьезнел, сделал шаг назад и, сунув руки в карманы брюк, спросил:

– Я могу поговорить с тобой наедине?

– Зачем?

– Есть кое-что, что я хочу тебе рассказать.

– А мне понравится то, что я услышу? – Селина понимала, что ведет себя как ребенок. Но если все вокруг продолжают относиться к ней как к ребенку, она с радостью подыграет.

Бастьян нахмурил брови.

– А обычно тебе нравится то, что ты слышишь?

– Нет, обычно мне не нравится то, что я слышу. Особенно когда говоришь ты.

– Тогда в ближайшее время вряд ли что-то изменится, – признался Бастьян. – Но кое-кто, кто гораздо мудрее меня, сказал мне, что ты имеешь право услышать правду и принять решение сама.

Подозрения зародились у нее где-то глубоко внутри, и она вся напряглась.

– Могу я узнать, о чем идет речь? Это как-то относится к моим потерянным воспоминаниям?

– Не совсем, – сказал Бастьян. – Однако у меня есть ответы насчет твоего прошлого. – Он сделал один шаг вперед, один, но широкий. Как если бы он хотел защитить Селину от чего-то. – И я полагаю, ты желаешь знать правду, даже если она может причинить тебе боль. Я не прав?

Селина сглотнула, покачала головой и снова открыла дверь магазинчика.

* * *

На протяжении следующего часа Селина по большей части слушала и молчала.

Однако некоторые вещи звучали слишком абсурдно, чтобы не реагировать. Дважды она чуть не выгнала Бастьяна из своего магазина, у нее даже дрожали руки, а кровь стучала в голове.

Мир… волшебных существ? Волшебниц? Вампиров?

Может, она действительно сошла с ума. Может, травма головы оказалась слишком серьезной?

Уже в четвертый раз с тех пор, как Бастьян начал свой рассказ, Селина щипала себя за руку, будучи уверенной, что вот-вот очнется от самого безумного сна в своей жизни. Хотя это был, скорее, даже не просто безумный сон. Происходящее больше походило на жуткий ночной кошмар. С каждой новой фразой, произнесенной Бастьяном, Селине было все труднее и труднее держать свое неверие при себе.

Бастьян сделал паузу, выражение его лица оставалось непроницаемым. Он ждал, когда Селина отреагирует на его последнее откровение.