Алина отрицательно покачала головой, но поняв, что мужчина сейчас на неё не смотрит, ответила не таясь.

— Об этом почти никто не знает. Не только ты. Знают только островитяне, да Марина с Никитой, и то, только потому, что они оказались рядом в тот момент, когда мне стало плохо… Это только мой ребенок и Кирилла. Зачем ещё кому-то об этом знать?

Вся гамма испытываемых им чувств, возможная на этот момент, отразилась на его загорелом лице.

— Я не знаю, правильно ли ты поступила, что никому ничего не сказала… Хотя вряд ли бы это что-то изменило…

Алина, внезапно почувствовавшая какую-то странную тревогу, резко встала. Малыш от этого движения толкнулся так, что женщина, охнув, ухватилась за живот.

Меньшиков вздрогнул, и протянул было к ней руку, чтобы поддержать, но Алина отвела её в сторону, другой рукой одновременно продолжая поглаживать живот в попытке успокоить ребенка.

— Тебе плохо? — спросил он.

Сделав несколько глубоких вдохов-выходов, та отрицательно покачала головой.

— Нет. Все в порядке. Я просто резко встала, а Сережке не нравится, когда я делаю так.

— Сережке? — удивленно переспросил мужчина и теперь уставился на Алину.

Женщина улыбнулась и подтвердила.

— Ну да! Сережка… в честь нашего с Кириллом лучшего друга. Так что во мне живет маленький Сергей Кириллович.

Меньшиков по-доброму улыбнулся и снова посмотрел куда-то за неё.

— Прости, что так глупо получилось… — произнес он. — Я просто не знал, что ты ждешь ребенка… Всё было бы совсем по-другому. Прости меня, дурака, я хотел как лучше…

Алина вдруг почувствовала странную тревогу. Все последние пять минут, пока Олег разговаривал с ней, он почти не смотрел на неё, не смотрел ей в глаза.

— Что происходит? — спросила она и нервно оглянулась, опасаясь увидеть там что-то странное или неприятное для себя.

Сначала она ничего не увидела. Яркое солнце резануло по глазам, в которых ещё блестели не до конца высохшие слёзы, с такой силой, что Алина, на несколько мгновений ослепнув, прикрыла их. А открыв, поняла, что её взгляд всё таки за что-то зацепился. Вот только солнце, слёзы и плохое зрение не дали ей полноценной возможности осознать увиденное.

Сердце вдруг бешено заколотилось, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. Приводя себя к нормальному состоянию, женщина принялась глубоко и медленно дышать. От этого голову её повело, и она пошатнулась. Меньшиков, подхватив её за талию, поддержал, прижав к себе.

Отдышавшись, она слабо улыбнулась ему и, развернувшись, уставилась туда, где ей что-то почудилось.

Нет. Алине не показалось. Вдалеке, метрах в трехстах, по направлению к ним шёл человек. Он был высоким, изможденно худым. Его практически черный загар резко контрастировал с коротко остриженными седыми волосами и белой туникой-рубашкой с длинными широкими рукавами и такими же белыми штанами… От ветра его широкая одежда парусила, странно искривляя фигуру, делая её какой-то несуразной. Человек сильно хромал. От этого походка у него была дерганой, как бы немного подпрыгивающей или пританцовывающей. При ходьбе мужчина, а это был именно мужчина, опирался на трость, больше смахивающую на палку. Потом взгляд Алины зацепился за его босые ноги. Увидев это, она поморщилась. Песок к этому времени уже раскалился до невозможности. Его раскалённый, пышущий жар женщиной ощущался даже через настил, на котором они сейчас и стояли, а уж чтобы по нему идти, нужно иметь определенную выдержку.

«Йог он, что ли?» — с запоздалым удивлением подумалось ей.

Затем взгляд Алины поднялся к его лицу… Между ними оставалось метров 15, и она вздрогнула. Сделав два шага навстречу, замерла… пытаясь разглядеть получше того, кто приближался. Она боялась обмануться в том, что видела…

К ней шёл Кирилл. Сильно изменившийся, но всё же… это был он. Алина смотрела на любимого и не верила своим глазам… Его когда — то красивое, породистое лицо с правой стороны через всю щеку пересекал страшный уродливый шрам.

«Да, он. Всё равно, какой… главное — ОН!» — билось у неё в сердце.

— Ки… Ки… Ки-ри-илл! — прошептала она, сделав несколько нерешительных шагов в его сторону, а потом, выкрикивая его имя, бросилась к нему навстречу.

— Дождалась… — прошептал Меньшиков и вытер лицо, по которому непрерывно бежали слёзы.

За них ему не было стыдно. Да, он мужчина! Но это был один из тех случаев, когда даже сильному полу можно было плакать. Ведь сейчас на его глазах произошла встреча двух безумно любящих друг друга людей, которые, расставаясь всего на месяц, потеряли друг друга больше, чем на полгода. Причем все время разлуки они оба провели в настоящем аду.

«Это любовь… настоящая любовь, — подумал он. — Они с честью вынесли все испытания, уготованные для них Судьбой. Дай господи им счастья!».

Кирилл, увидев побежавшую к нему Алину, отшвырнул в сторону свою трость и, неловко прихрамывая без этой опоры, бросился навстречу. А едва женщина коснулась его, тут же схватил ту в свои объятья с такой решимостью, будто боялся, что кто-то мог отнять её у него.

Крепко, но осторожно сжимая любимую в кольце рук, он лихорадочно, с жаждой, словно изнемогающий от жары путник, случайно наткнувшийся на источник с чистой и прохладной водой, целовал её мокрые от слёз глаза, щёки, нос, губы… и шептал, шептал, шептал.

— Любимая! Счастье моё! Радость моя! Люблю тебя больше жизни! Надежда моя! Люблю! Люблю тебя до безумия! Я выжил только ради тебя! Красавица моя… прости меня… Любимая!.. Люблю!

Алина же нежно гладила мужчину по обветренному, обезображенному уродливым шрамом лицу, по седым, коротко стриженым волосам и отвечала на его горячие, сухие, нетерпеливые поцелуи.

— Дождалась! Спасибо тебе, Господи! Любимый мой! Больше никуда и никогда не отпущу! Мне было так больно без тебя. Ты только мой, никому не отдам! Люблю тебя! Мы с Сережкой тебя так ждали…

Едва она произнесла имя старого друга, как Кирилл настороженно замер, но объятий не разжал. Алина же только сейчас опомнилась, что любимый не знает, что теперь их уже трое, и сквозь слёзы засмеялась…

— Серёжка — это сын! Наш сын … Твой и мой!

Ухватив руку любимого, опустила её себе на живот. Маленький Серёжка не заставил себя упрашивать и тут же толкнул отца в ладонь. Глаза мужчины удивленно расширились, а затем взгляд его потеплел, наполняясь нежностью, любовью и восхищением.

— Спасибо, любимая! — внезапно охрипшим голосом произнес он. — Спасибо, что сохранила… малыша, — и он, неловко опустившись на колени, прижался щекой к округлившемуся животу.

— Кирюшка, любимый, — прошептала она, — как иначе? Это же твой ребенок! А ты — мой свет, ты — мой воздух… я жить без тебя не могу, и если бы не наш малыш… я не знаю, как бы выдержала всё это.