Каждый, кто, попадая в сложные ситуации, пытается понять, почему с ним это происходит. Найти для себя решения на принципах, которые он считает правильными. Хорошо если выход может быть найден согласно с его убеждениями. А если нужно «наступать себе на горло»? Как поступит он в такой ситуации? Хватит ли у него запаса прочности? Люди, которые делали революцию, обладали той накопленной массой злости и основанной на ней стальной уверенностью, которая толкала их под пули. Погибнуть, но идти своим путем».

«Другое поколение, – подумал Альберт, – которым досталась Великая война, тоже гибли за веру в новое общество, которое вот-вот должны построить. А за что гибнут сегодня? Понятно, когда это происходит в процессе передела собственности. Борьба идет за себя, свою собственность. Свое благополучие. А если за страну, то хватит ли нам воли?» Эта мысль не давала покоя ему, когда он читал эти хрупкие от времени листки.

Узнав из дела деда о его молодом помощнике, Альберт решил попробовать поискать его, может, следы сохранились. Он даже вспомнил, что про него говорил отец. Нужно обязательно найти его. Может, все-таки дело обстояло иначе, и дед поступил не так подло со своим другом.

Владимир Сергеевич уже не жил по старому адресу на Арбате в Москве. Альберт сначала нашел адрес его внука, который работал в какой-то молодежной организации.

В комнате, заставленной плакатами с яркими, в стиле авангарда, лозунгами, за столом, покрытым листом покрашенного железа, сидели девушка и парень. Над ними висел большой плакат «Мы всех вас…». Увидев Альберта, они оценивающе оглядели его и, выразив во взгляде безразличие, продолжали что-то писать. Альберт спросил Василия. «Это я», – ответил парень в футболке с ярко выделявшейся надписью «NEVERTHELESS». Альберт поинтересовался у него, как найти его деда. «Дома он», – буркнул в ответ Василий. Нехотя парень дал его телефон и снова занялся написанием, как понял Альберт по первым фразам его писанины, воззвания к молодежи о поддержке антиглобалистов.

Владимир Сергеевич, удивившись появлению Альберта, рассказал, что он немного знал деда Альберта. Отец Владимира Сергеевича и дед Альберта учились вместе в университете. У деда была интересная компания. Его друг, Скляров или Скляревский, потом оказался в белоэмигрантском движении «Новая Россия».

Альберт уточнил фамилию – Шкляров. Тот неуверенно подтвердил. Может быть, давно это было.

– Да, вот еще, у деда Альберта и Шклярова была общая подружка. Она сначала жила с дедом, потом от него ушла к его другу. Она уехала к нему в Париж. Мне один человек, очень информированный, говорил, что она там, в Париже, подорвала себя, ну, как сегодня говорят, была шахид-кой. Хотела взорвать советское посольство на Гринеле, а бомба сработала раньше. У нее в России остался сын.

– А как ее звали, не помните?

Владимир Сергеевич позвал из другой комнаты жену. Вышла седая женщина в очках.

Да, она помнит имя этой девушки. Звали ее Эльза. Говорят, она была очень привлекательная. Дед Альберта ее очень любил и сильно ревновал к своему другу.

– У них еще был ребенок, – вмешался Владимир Сергеевич.

– Насчет ребенка я слышала, сын у нее был от Шклярова, – добавила женщина.

– А у деда Альберта тоже был сын – Николай, но от другой женщины, – отозвался Владимир Сергеевич. – Она рано умерла от тифа в Сибири.

– А я слышала, что это был сын его друга, – настойчиво утверждала женщина. Просто он был вынужден это скрывать, так как Эльза была врагом народа.

Она обратила внимание, как Альберт побледнел и спросила:

– А вы кем приходитесь деду Дмитрию? Родственник? – Иди лучше приготовь нам чай, – прервал ее Владимир Сергеевич. – Вечно бабы болтают всякое. Они такое наговорят, что если им верить…

– Если дед сказал, что Николай от другой женщины, так значит от другой, – успокаивающе глядя на Альберта продолжил он. – Эти сплетни распространяли те, кто хотел привлечь твоего деда к ответственности за теракт в Париже. Знаешь, время было какое – все друг друга подозревали.

Альберт хотел еще что-то узнать про Эльзу, но Владимир Сергеевич сказал, что он про нее ничего больше не знает.

Про Шклярова он знал больше. Своеобразный был человек. Очень искренний. Выступал во время революционных событий со своей идеей. Все метался. Между революционерами и контрреволюционерами. Но после революции оказался в белой армии. Потом через Германию оказался в Париже. Имелась информация, что он тайно приезжал в Россию к матери. На него даже готовили засаду, но он ушел.

Альберт дома стал снова просматривать бумаги, которые остались от деда в книге. На открытке с видом моста Александра III в Париже он прочитал:

«У меня одна просьба, прости меня, мой дорогой хх-хххх. – Имя было замазано черной тушью. – Ты должен знать, что я люблю тебя и думаю о тебе. Кроме тебя у меня нет никого на всем белом свете. Я пошла на это дело сама. Я сама, по своей воле, пошла на этот шаг. Когда я уходила, я очень хотела тебя обнять. Но ты мог догадаться обо всем, а я могла не выдержать. Ты должен понять, почему я пошла на это дело. Чтобы несправедливость не царствовала в этом мире, а мы с тобой не скитались за границей без Родины, как бездомные собаки. Чтобы наш сын имел будущее. Я очень не хотела расставаться с тобой, оставлять тебя одного на этом свете. С тобой моя душа, она позаботится о тебе. Пока мы опять не будем вместе на небесах. Я буду терпеливо ждать и никому тебя больше не отдам. У меня никого, кроме тебя, не было. Никого я так сильно не любила и теперь уже не полюблю. Прощай. Буду ждать тебя. ХХХХХ».

Имя тоже было замазано тушью. Но теперь Альберт знал, что под ней скрывалось имя «Эльза». Длина букв тоже совпадала. Можно, конечно, попросить прочитать специалистов. Но все для него было ясно. Адресат письма тоже был ясен. Это был Шкляров. Как она уж его называла, не важно.

«Как люди гибнут за металл, всем сегодня понятно, – подумал Альберт. – Они хотели получить больше денег. На них можно приобрести больше благ для себя и своих ближних. Это понятно. Но если люди идут на смерть за идею, за некую благую весть? Как это можно понять?»

Взять хотя бы этот случай, описанный в воспоминаниях о революции 1917 года. В Российский центральный банк был назначен управляющим комиссар. Он ходил оборванным и в рваных сапогах. Когда ему сотрудники банка, оставшиеся от царского режима, хотели из жалости купить новые сапоги, он их чуть не застрелил из висевшего у него на поясе маузера. Его прислали в банк для того, чтобы ликвидировать деньги как социальное зло. Он не признавал деньги, будучи, по существу, директором банка.

По сегодняшним меркам считается, что они замаскированные эгоисты. Ведь они борются за власть идеи, то есть проще – за власть. За ее господство. Но это, в конечном счете, тоже деньги. Хотя признают, что это не очень прямо связано между собой. Часто они способствуют захвату власти, а ее результатами пользуются совсем другие люди. Ну, кинули, их – вот и все. Обидно.