– Это мне не по дороге, – возразил Томас. – К тому же, в Мадриде меня ждет много интересного.

– Чепуха, – бросил Мэтью. – Второго такого города, как Париж, на свете не существует. Ты должен остановиться в моей любимой гостинице, отеле «Эльзас». Это на Левом берегу. Все называют ее просто «L’Hôtel».

– А разве это не означает по-французски «отель»? – спросил Джеймс, не поднимая глаз от книги.

– Его так называют потому, что в этом отеле останавливался каждый, кто представляет собой хоть что-то.

– Я не «что-то», – возмутился Томас.

– Там жил Оскар Уайльд, – объяснил Джеймс. – Когда Мэтью говорит «представлять собой что-то», он обычно имеет в виду именно Уайльда.

– Не только Оскара Уайльда, – возразил Мэтью. – Но и его тоже, конечно. Он там умер.

– Надеюсь, Томас, ты более приятно проведешь время в этой гостинице.

Томас, несмотря на уговоры, решил ограничиться Испанией, но не забыл слов Мэтью; и когда глава Мадридского Института предложил ему взять двухнедельный отпуск и посмотреть мир, Томас вспомнил обещание друга. По уверениям Мэтью, после посещения Города Огней Томас и его взгляд на мир должны были измениться навсегда.

В гостинице «L’Hôtel» оказалось вполне сносно и по-домашнему уютно, хотя и несколько грязновато. Отель располагался в Шестом округе; здесь царила дружелюбная атмосфера, но все вокруг было какое-то потрепанное, неряшливое, облезлое, давно не чищенное. Квартал населяли простые люди, студенты Сорбонны, и Томас без труда сливался с толпой, когда по вечерам прогуливался по близлежащим улицам, размышляя о том, где бы поужинать. Он решил не являться в Парижский Институт, лишь изредка встречал на улицах обитателей Нижнего Мира и твердо решил наслаждаться свободой и одиночеством.

К несчастью, Томас за свою жизнь привык к компании близких друзей, и даже в Мадриде, где всегда находилось с кем пообщаться, ему было веселее, чем здесь. Вскоре одиночество стало его тяготить. Он никого не знал в Париже, практически не говорил по-французски. За целый день он мог перекинуться несколькими словами лишь с официантом, работником музея или клерком отеля.

Одиночество действовало на него угнетающе, и еще ему было скучно. Он прилежно посещал Лувр, и у него имелось собственное мнение и мысли о произведениях искусства, но не с кем было поделиться этими мыслями. Он записывал мысли в блокнот и думал, что, вернувшись домой, вряд ли откроет его снова. Он считал дни до возвращения в Испанию и размышлял, как бы потактичнее сообщить Мэтью о том, что знаменитый город оказался для него недостаточно интересным спутником. А потом, совершенно неожиданно, он встретил знакомого.

Но не друга. Алистера Карстерса определенно нельзя было назвать другом. Но он, разумеется, был больше чем просто знакомым. Они вместе учились в Академии, где Карстерс вел себя, мягко говоря, мерзко. Он был одним из «злых мальчишек», тех, кто изобретал жестокие и опасные розыгрыши и издевался над обычными учениками. Из тех, кто сразу мог разглядеть в каждом его недостаток и сделать этот недостаток предметом насмешек. В случае Томаса, это был его рост. Он был невысоким, узкоплечим, тощим и выглядел младше своего возраста.

Конечно, за прошедшие годы все изменилось. Сейчас Томас был выше большинства людей. Он и заметил Алистера только потому, что мог видеть поверх голов разделявшей их толпы.

Мэтью посоветовал Томасу обязательно посетить книжный магазин Галиньяни на рю де Риволи. «Это старейший английский магазин книг на всем континенте!» Томас задержался у сборников поэзии; торопиться было некуда, и он мог позволить себе выбирать книгу сколь угодно долго. В этот момент и появился Алистер.

Томас не сразу решил, стоит ли узнавать Алистера, но выбора у него не было. Алистер смотрел ему прямо в лицо. Когда их взгляды встретились, на лице Алистера отразилось последовательно несколько разных эмоций: легкое удивление, узнавание, смущение, потрясение, раздражение и затем старания призвать на помощь ангельское терпение. Томас без излишнего энтузиазма помахал ему.

Алистер протиснулся мимо посетителей лавки и приблизился к Томасу.

– Клянусь Ангелом, Лайтвуд, – заговорил он. – Ты превратился в настоящего великана.

Томас приподнял брови – как и несколько человек, стоявших рядом и слышавших эти слова.

– Могу предположить, что это месть с твоей стороны, – продолжал Алистер, словно Томас раздался в плечах специально для того, чтобы побольнее уязвить его, Алистера. – За все те разы, что я называл тебя «малышом Томасом», «коротышкой» и… сейчас уже не помню, но уверен, что у меня всегда было наготове остроумное словцо.

– Что ты делаешь в Париже? – спросил Томас.

– А что ты делаешь в Париже? – с видом собственного превосходства ответил Алистер вопросом на вопрос. Как будто он застукал Томаса за какими-то неблаговидными делишками.

– Вообще-то у меня сейчас годовое обучение в Испании, но я здесь на каникулах.

Алистер кивнул. Повисло молчание. Томас начал паниковать. Они вовсе не являлись друзьями, более того, Томасу об Алистере было известно только плохое. Он не знал, что здесь делает этот мальчишка.

Он уже принял решение вежливо отвязаться от школьного врага, бежать из магазина и вернуться за понравившейся книгой через несколько часов, когда Алистер заговорил.

– Не хочешь сходить в Лувр? Я собирался туда после магазина.

Томас мог бы на это ответить: «Я там уже был, спасибо». Или: «Вообще-то, у меня назначена встреча, и я уже опаздываю». Но он ничего такого не сказал. Уже много дней он ни с кем не общался. Он ответил:

– Хорошо.

И они отправились в Лувр. Народу было полно, и Алистера это, судя по выражению его лица, раздражало, но он не вымещал свое раздражение на Томасе. Он не критиковал картины и статуи, но и не рассыпался в восторгах. К удивлению Томаса, Алистер просто стоял перед каждой картиной в течение довольно долгого времени, словно позволяя ей проникнуть в свою душу. Лицо его было серьезным, лоб пересекали морщинки, но Томас никогда не видел Алистера таким спокойным и довольным собой.

Что же касается Томаса, то он уже не раз бывал в этом музее и накопил немало, как ему казалось, ценных наблюдений относительно экспонатов. Он с некоторой робостью поделился своими соображениями с Алистером, ожидая, что тот рассмеется, но Алистер лишь кивнул в ответ. У Томаса не было никаких оснований хорошо относиться к этому человеку, наоборот, имелись весьма веские причины держаться от него подальше. Но в тот день, стоя перед прекрасными произведениями искусства, он был рад тому, что Алистер рядом; согласие с его рассуждениями, пусть и молчаливое, и желание Алистера посетить музей вместе с ним принесли ему больше радости, чем он испытал за все время, проведенное в Париже.

Может быть, его прежний мучитель и враг изменился, думал Томас. Ничего удивительного, каждый человек рано или поздно взрослеет. Может быть, Карстерс по природе своей вовсе не был злым и бездушным.