– Это была Лунетта?

– Ага. – По телу от приятного воспоминания разлилось тепло. – Поэтому отвечаю на твой вопрос: ни за что не отдала бы тот день! А… Имельда готовила?

– Только лекарства и снадобья. Но знаешь, – задумчивая пауза, – в селении жила женщина, Роуз. На ярмарках к ней выстраивались целые очереди за пышками и кулебяками, да и в замок она частенько приносила корзины с хлебом и пирогами – в благодарность за то, что Имельда врачевала недуги её мужа. Они дружили. – Через неплотно прикрытые занавески заструился сероватый утренний свет, заполняя гостиную и возвращая предметам форму. Ксавьер потянул мою прядь, и первые лучи высветили рыжину. – И волосы у неё были цвета пшеницы на закате.

Сердце забилось часто-часто.

– Значит, Роуз, – тихо произнесла я, вдруг почувствовав, как какой-то кусочек души встал на место.

Мы ещё немного поговорили, а потом расстались, чтобы хоть чуть-чуть поспать перед завтрашним важным днём. Вернее, уже сегодняшним. Час назад я спускалась в гостиную, чтобы подарить утешение и поддержку, а сейчас, поднимаясь к себе, ощущала, что и сама получила нечто важное. Что-то во мне изменилось, хотя я пока не понимала, что именно. Просто внутри стало легко и спокойно, словно удалось вытащить из ботинка давно натиравший камешек.

Голова отключилась, едва коснувшись подушки. Снился Варлог. Но не так, как в прошлый раз, а действительно всего лишь снился. Мы сидели в каком-то пустом ресторане, и я уговаривала его попробовать пирожки с ливером, а он отказывался, заявляя, что стал вегетарианцем. Прислуживал нам Морок, с голой черепушкой, зато во фраке и с бабочкой. А в конце ужина ворон повернулся ко мне и завопил:

– Ну ты даёшь, мать! Клялась же, что выкинула этот хлам!

Я распахнула ресницы как раз в тот момент, когда Нетта вывалила мне на постель поверх одеяла содержимое коробки под секретным названием «Лето с Арием». Последним на грудь спланировал снимок нашего трио: я, Арий и сладкая вата.

С волос подруги свисали клочья пыли, а густо подведённые глаза сузились от негодования.

– Запечатанную коробку под кроватью вполне можно засчитать за «выкинула», – проворчала я, убирая фотографию и переворачиваясь на бок, чтобы взглянуть на будильник. – И вообще, что ты делала под кроватью?

– Как – что? – Она запрыгала по комнате на одной ноге, натягивая башмак. – Кроссовку искала. – Притопнула, сажая её до упора, и сообщила: – Уже почти девять. Собралась весь конец света проспать? Давай, мухой умывайся, и вниз, они уже пришли, только тебя ждут.

– Кто пришёл? – удивилась я, осторожно выползая из-под одеяла так, чтобы не потревожить гору хлама.

– Вот спустишься – и узнаешь, – коварно заявила Нетта, тряхнула серёжками и скрылась за дверью.

«…Его мужественно очерченный рот притягивал и манил, а глаза цвета блаженства обещали лучшую ночь в жизни Кассандры! Он налетел на неё как шквал, смерч, ураган, сжал в страстных объятиях, и даже каждый кубик на его прессе обнимал её с криком: «Ты моя!»

Ловко порхающие по клавишам пальцы замерли, треск оборвался.

– В чём дело? – прекратила расхаживать по комнате Друзила и недовольно обернулась к сидящей за малиновой печатной машинкой «Ундервуд» Цирцее.

Та поправила очки.

– Это физиологически невозможно. Мышцы брюшного пресса не снабжены конечностями и уж тем более – артикуляционным аппаратом.

– При чём здесь физиология, когда речь о страсти, вдохновении!

– Извини, но тут вынуждена настоять. Это принципиальный момент: я никогда не предоставляю своим читателям непроверенных или некорректных данных. А поскольку именно я отвечаю в нашем соавторском дуэте за матчасть и корректуру…

– Ладно-ладно, поняла! Вычеркни последнюю строку.

Пока Цирцея заменяла лист, Друзила сделала глубокий вдох и возобновила кружение по комнате, стремясь вновь подхватить то волшебное чувство, что владело ею до этого грубого вмешательства. Чувство ускользало, поэтому после трёх кругов она остановилась погладить возлежавшую на розовой атласной подушке и лениво поигрывающую шоколадной костью Пикси. Стоило пальцам коснуться усеянных блёстками кудряшек, как лицо озарилось и слова опять понеслись бурным потоком, снося дамбы творческого затыка.

– Он налетел на неё как шквал, смерч, ураган и сжал в страстных объятиях с криком: «Ты моя!» В следующий миг его губы властно смяли её рот, высасывая остатки воли, а слишком роскошные для мужчины волосы рассыпались по спине и плечам, накрыв их обоих плащом вожделения. От него пахло мускусом, пороком и… и что на этот раз?! – возопила она, поскольку пальцы снова безмятежно зависли над клавишами.

– Я не знаю, как пахнет мускус.

– Ты издеваешься?!

– Ничуть.

– Последние десять лет ты только и делала, что строчила любовные романы, но до сих пор не удосужилась выяснить, как пахнет мускус? Тысячи авторов до тебя писали, не зная, и никаких проблем. Да какая вообще разница, как он пахнет! Главное, что твои читательницы знают.

Цирцея твёрдо покачала головой и поправила чернильную ленту.

– Я уже предупреждала, что не описываю ничего из того, что не проверено на личном опыте.

Друзила выхватила из-под задремавшей было Пикси книгу Анны Жар и продемонстрировала разворот с весьма пикантной иллюстрацией.

– Что, и это тоже?

Цирцея с достоинством выпрямилась.

– У меня второй юношеский по спортивной гимнастике.

Её напарница бессильно откинула книгу, которая аккуратно приземлилась на вершину стопочки из таких же, и взмахнула рукой.

– Хорошо, какой вариант ты предлагаешь?

Библиотекарша прищурилась, глядя вдаль, пробежалась кончиками пальцев по идеально заточенным карандашам…

– От него пахло морским побережьем и… нет, не так. – Она потёрла виски и снова вперилась вдаль. – От него пахло горьким шоколадом с нотками миндаля, корицы и апельсина сорта…

– Отчего ж не всем кондитерским отделом сразу? Ладно, вписывай свои апельсины, раз без них никак.

Цирцея с готовностью потянулась за следующим листом.

– И если уж мы всё равно заменяем страницу, то зачем мять девушке рот, когда есть целый ряд куда более удачных синонимов, несущих при этом не менее яркий эмоционально-стилистический окрас? А то видя «смял рот», я всегда представляю поцелуй с трамваем.

– Господи помилуй! Как ты вообще умудрялась всё это время писать книги? При таком-то подходе! Неудивительно, что у тебя творческий кризис. Скорее поражает, что он наступил только сейчас, а не на первом же абзаце десять лет назад.

В спор вмешалась пронзительная трель.

Друзила подхватила трубку.

– Да! Да… да? – Короткий взгляд на напарницу. – Да. Поняла, сейчас будем.