умникам, которые прикидываются, будто все на свете знают, — будь им неладно, — вовек не разобраться. Давай-ка отойдем еще на полмили и закинем с Богом невод, чтоб его!

— Ага, — сказал Мико, и ему вдруг стало так весело, что он, кажется, запел бы, сумей он вспомнить хоть одну песню да не будь у него голос, как у старой вороны.

Он приналег на весла, размышляя о том, откуда в щуплом дяде Джеймсе такая сила. Казалось, стоило только ему двинуть плечом, взмахнуть узкой кистью, и лодка уже неслась вперед, так что Мико, хоть и был он большой и здоровенный, едва поспевал за ним. Они гребли еще с полчаса, а потом решили передохнуть. Земля казалась призрачной, такая она была далекая, туманная и в лунном свете ровно голубая. Море было гладкое-гладкое. Они видели, как остальные лодки, нагонявшие их, расходились веером, занимая каждая свой участок, совсем как на грядках, чтобы собрать то, что даст им сегодня океан. Никто больше не греб. Рыбаки разбирали сети, готовясь спускать их за борт.

Дядя Джеймс, стараясь не нарушить равновесия, проворно пересел на корму и приготовился травить невод. Мико крепче взялся за весла и начал осторожно отгребать. Сперва это было легко, но, как только вода начала впитываться в невод и промочила его как следует, стало чуть труднее. Совсем чуть-чуть. Приятно было смотреть на прыгающие поплавки. Кое-как нарезанные кусочки пробки, поддерживавшие невод, казалось, приплясывали на спокойных волнах, как какие-то сказочные существа.

Едва они успели закинуть весь невод, как вдруг луна погасла, будто огромная рука закрыла ее, и кругом стало черным-черно.

— Что это? — спросил Мико.

Они невольно посмотрели туда, где только что была луна, и им и на самом деле показалось, что ее закрыла огромная черная ручища, незаметно высунувшаяся из океана. Потом пальцы на миг разжались, и луна засияла. Она светила ярко. Туман исчез, как будто какой-то чародей нагрел его, и он разлетелся клочьями пара.

Стало светло, как днем. Резко выступили вдруг все очертания. У Мико было такое чувство, точно все вокруг замерло в луче мощного прожектора, яркого, как день. Он огляделся по сторонам. Ему ясно как на ладони были видны земля и белые домики, выступившие из темноты. Стало видно бухты, врезавшиеся в берег. Видны были лица рыбаков в лодках позади, которые, бросив на миг работу, глядели на месяц. Все это он увидел в одно мгновенье, а затем вдруг вся масса океана превратилась в то, что здесь называют «blátha bána ar gharraidhe an iasgaire» — белые цветочки в рыбацком саду.

Только что море было такое гладкое, такое тихое, безмятежное, прямо как миска с водой на столе, и вдруг будто кто-то вытолкнул снизу миллионы белых бутонов, и они чудесным образом распустились на поверхности воды.

Лицу стало холодно от поднявшегося ветра. На редкость холодного ветра. Только что они потели в своих толстых фуфайках и грубых куртках, как вдруг этот внезапный порыв пронизал их до костей, словно ветер нес тысячи крошечных кинжалов, впившихся в тело.

И вот луна снова скрылась под черной рукой.

А потом та же черная рука опустилась вниз и взбаламутила воду своими страшными пальцами. Легкая лодочка закачалась на гребне огромной волны, которая появилась неизвестно откуда, и подняла их, и швырнула вниз, так что Мико пришлось вцепиться обеими руками в борта, чтобы не вылететь. Он почувствовал, как качнулась лодка, когда дядю Джеймса сбило с ног.

— Вы как, дядя Джеймс, ничего? — закричал он и удивился: «Чего это я ору?» А потом понял, что орет потому, что в легком ветерке вдруг послышалось завыванье. Да и какой там легкий ветерок? Тот, что был минуту назад? Что с ним сталось? Кто его знает. Его спугнул воющий ураган, обрушившийся вдруг на них со страшной силой. Мико прямо чувствовал, как сила эта нарастает, чувствовал, как их лодку подкидывает в воздух футов на шесть.

— Дядя Джеймс! — заорал он, инстинктивно хватаясь за весла, чтобы выровнять лодку, и, несмотря на все свое смятение, все-таки поставил ее носом к открытому морю. А там уже такое творилось!..

— Ничего, Мико! — услышал он, как кричит дядя. — Это ничего! Вот только сети придется выбирать. И как это я не сообразил! Вот же старый дурак! Поверни ее против ветра, Мико, и иди назад, если можешь, или поверни ее против ветра и старайся удержать на месте, а я попробую выбрать невод.

Мико слышал только отдельные слова из того, что говорил дядя Джеймс. Остальные ветер бесцеремонно срывал с его губ и уносил. Мико казалось, что плечи у него выворачиваются из суставов, пока он ставил лодку против ветра. Против ветра? Против урагана. Как это мог ветер в мгновенье ока превратиться в ураган?

Свет угасавшей луны пробился сквозь облака, и Мико вдруг снова начал видеть. Он увидел, как дядя Джеймс торопливо перебирает руками и как ползет через борт невод, в котором извивается что-то серебристо-зеленое. Потом он посмотрел влево и увидел, как другие рыбаки, перегнувшись через борта своих лодок, выбирают сети с панической поспешностью, — это можно было заметить даже издали. Он глянул назад и чуть не поперхнулся при виде того, что творилось у них за спиной: море вздыбилось огромными пенящимися валами, которые со скоростью экспресса неслись на них. Вода теперь из синей превратилась в белую с черным. Никаких оттенков, только эти два цвета, а вдали, за надвигавшимися волнами, виднелось небо, черной кошки черней, и казалось, что оно гонит перед собой сплошную завесу из белых нитей. А потом луна пропала, и завыл ветер, и Мико показалось, что он добрался до самого сердца и сдавил его, не давая дышать.

«Этого не может быть, — исступленно думал он, — никак этого не может быть. Никогда, ни с кем на свете еще не случалось, чтобы этакая штука свалилась на тебя без предупреждения. Без предупреждения? А что тогда вчера было? Не сказал разве дядя Джеймс сразу, что это такое? Предупреждение». И тут нос лодки затрясся, будто по нему шарахнули кувалдой. «О Боже, — подумал вдруг Мико, — ведь мы же умрем!» Проходившая волна окатила его так, что он промок по пояс и почувствовал, как ледяная вода заливается в ботинки, пропитывает шерстяные носки, добирается до ног, холодная, как рука покойника. Он вспомнил,