мало они могли контролировать то, что должно было произойти. Просчитанные вызовы статус-кво, такие как Иоанн Павел II, Денг, Тэтчер, Рейган и сам Горбачев за последнее десятилетие, настолько смягчили статус-кво, что он стал уязвим для менее предсказуемых нападок со стороны малоизвестных лидеров и даже неизвестных личностей. Ученым известно такое состояние, как "критичность": незначительное возмущение в одной части системы может привести к сдвигу или даже краху всей системы. Они также знают, что невозможно предугадать, когда, где и как произойдут такие сбои и каковы будут их последствия. Горбачев не был ученым, но он понял это. "Жизнь развивалась со свойственным ей динамизмом", - заметил он в ноябре. "События развивались очень быстро... и нельзя было отставать. . . . Другого пути для ведущей партии не было".

Эта модель, когда ведущие партии стараются не отстать, проявилась прежде всего в Венгрии, где после подавления Хрущевым восстания 1956 г. режим Яноша Кадара медленно, неуклонно и незаметно восстанавливал свою автономию в рамках советского блока. К моменту прихода к власти Горбачева в 1985 г. Венгрия имела самую развитую экономику в Восточной Европе и начала экспериментировать с политической либерализацией. В 1988 году молодые реформаторы вынудили Кадара уйти в отставку, а в начале 1989 года новый венгерский премьер-министр Миклош Немет посетил Горбачева в Москве. "Каждая социалистическая страна развивается по-своему, - напомнил Немет своему хозяину, - и их руководители, прежде всего, ответственны перед своим народом". Горбачев не возражал. Протесты 1956 года, по его признанию, начались "с недовольства народа". Только потом они "переросли в контрреволюцию и кровопролитие. Этого нельзя не признать".

Венгры, конечно, не оставили без внимания слова Горбачева. Они уже создали официальную комиссию по переоценке событий 1956 года. По ее заключению, восстание было "народным восстанием против олигархической системы власти, унизившей нацию". Когда стало ясно, что Горбачев не будет возражать против этого вывода, власти Будапешта одобрили торжественное его признание: перезахоронение Имре Надь, венгерского премьера, возглавившего восстание, которого Хрущев приказал казнить. Двести тысяч венгров приняли участие в государственных похоронах, которые состоялись 16 июня 1989 года. Тем временем Немет, руководствуясь собственными полномочиями, предпринял еще один важный шаг. Он отказался утвердить средства на дальнейшее содержание колючей проволоки на границе между Венгрией и Австрией, через которую пытались бежать беженцы 1956 года. Затем, сославшись на то, что заграждение устарело и, следовательно, представляет опасность для здоровья, он приказал охране приступить к его демонтажу. Восточные немцы, встревоженные, обратились в Москву с протестом, но в ответ получили неожиданный ответ: "Мы ничего не можем сделать".

Не менее неожиданные события происходили и в Польше, где Ярузельский уже давно выпустил Валенсу из тюрьмы и отменил военное положение. В конце 1980-х гг. правительство исполняло деликатный танец с "Солидарностью", по-прежнему официально запрещенной, стремясь к легитимности и обнаруживая взаимную зависимость. К весне 1989 г. экономика вновь оказалась в кризисе. Ярузельский попытался решить проблему, вновь признав "Солидарность" и разрешив ее представителям участвовать в "неконфронтационных" выборах в новый двухпалатный законодательный орган. Валенса согласился на это с неохотой, ожидая, что выборы будут сфальсифицированы. Но, к всеобщему изумлению, кандидаты от "Солидарности" заняли все места в нижней палате и все, кроме одного, в верхней.

Результаты выборов 4 июня были "огромным, поразительным успехом", - заметил один из организаторов "Солидарности", и Валенса снова оказался в затруднительном положении, на этот раз для того, чтобы помочь Ярузельскому сохранить лицо. "Слишком много зерна созрело для меня, - шутил он, - и я не могу хранить его все в своем зернохранилище". Реакция Москвы была совсем не такой, как на подъем "Солидарности" десятилетием ранее. "Это вопрос, который должна решать Польша", - заметил один из высокопоставленных помощников Горбачева. И вот 24 августа 1989 г. первое некоммунистическое правительство в послевоенной Восточной Европе официально пришло к власти. Новый премьер-министр Тадеуш Мазовецкий был настолько потрясен случившимся, что упал в обморок во время собственной церемонии инсталляции.

К этому времени Горбачев уже разрешил провести в Советском Союзе выборы нового Съезда народных депутатов: он "и не думал, - сказал он Ярузельскому, - препятствовать переменам". Съезд собрался в Москве 25 мая, и в течение нескольких дней телезрители СССР наслаждались беспрецедентным зрелищем яростной оппозиции, томящей правительство. Горбачев вспоминал: "Всем настолько надоело петь дифирамбы Брежневу, что теперь стало необходимым укорять его". "Мои коллеги по Политбюро, будучи людьми дисциплинированными, не показывали, что они недовольны. Тем не менее, я чувствовал их плохое настроение. Да и как могло быть иначе, когда всем уже было ясно, что времена партийной диктатуры прошли?"

Как бы это ни было верно в Венгрии, Польше и Советском Союзе, в Китае дело обстояло иначе. Там экономические реформы Дэн Сяопина привели к необходимости политических перемен, на которые он не был готов пойти. Когда в середине апреля неожиданно умер бывший генсек Ху Яобан, которого Дэн сместил за то, что тот выступал за открытость, студенты начали серию демонстраций, заполнивших площадь Тяньаньмэнь в центре Пекина. Горбачев, совершавший свою первую поездку в Китай, прибыл в самый разгар этих событий. "Наши хозяева, - заметил он, - были крайне обеспокоены ситуацией", и не без оснований, поскольку диссиденты приветствовали кремлевского лидера. "В Советском Союзе у них есть Горбачев", - гласил один из плакатов. "А в Китае у нас кто?". Вскоре после его отъезда студенты открыли гипсовую "Богиню демократии", выполненную по образцу статуи Свободы, прямо напротив портрета Мао над входом в Запретный город и перед его мавзолеем

Что бы ни думал об этом Мао, для Дэнга это было слишком, и в ночь с 3 на 4 июня 1989 г. он отдал приказ о жестоком разгоне. Сколько человек погибло при захвате площади и прилегающих к ней улиц, до сих пор не ясно, но число жертв в несколько раз превысило число погибших за весь год революционных потрясений в Европе. Даже сейчас нет единого мнения о том, как китайская компартия сохранила власть, когда ее европейские коллеги теряли власть: возможно, дело в готовности применить силу; возможно, в страхе перед хаосом в случае свержения партии; возможно, в том, что версия капитализма Дэнга под видом коммунизма действительно улучшила жизнь китайского народа, как бы ни были ограничены его возможности для политического самовыражения. Ясно одно: пример Горбачева пошатнул авторитет Дэнга. Пошатнет ли пример Дэн теперь авторитет Горбачева, еще предстоит выяснить.

Одним из европейских коммунистов, который надеялся на это, был Эрих Хонеккер, многолетний жесткий правитель Восточной Германии. На последних выборах, состоявшихся в мае 1989 г., за его