Старший понимал Рихарда и сочувствовал ему. Едва я лег, он привел Рихарда к кровати. Надо сказать, его тактика сработала. Рихард не издал больше ни звука. А спустя несколько минут уже спал.

На следующий день у меня со старшим состоялся долгий разговор насчет снотворного.

– Снотворное? – переспросил он. – Да что мы только не перепробовали. Этот парень ни на что не реагирует. Медикаменты – штука редкая и ценная, и нам приходится экономить. Чтобы Рихард уснул, ему нужна лошадиная доза. А здесь и без него хватает тех, кому это на самом деле необходимо.

– Но если Рихард не спит, он и другим не дает, – возразил я.

Старший отмахнулся.

– Можешь мне поверить, у него это просто каприз. Он не может заснуть только потому, что вбил себе в голову, будто у него бессонница. Боли его не мучают, он отсыпается днем, а ночью не может заснуть. Вот и вообразил, что у него, видите ли, бессонница.

– Ладно, хорошо. Тогда прибегнем к его же оружию. Если он такой мнительный, то ему ничего не стоит внушить то, что нам нужно.

– То есть?

У меня в голове родился план. И я в пять минут уговорил старшего. Тот мне обещал, пусть даже не скрывая скепсиса, осуществить задуманное мною.

Мы измельчили в порошок немного сахара и поваренной соли, перемешали и, как полагается, завернули в виде аптечного порошка в вощеную бумагу – чем не снотворное?

За час до отбоя старший барака сел на кровать к Рихарду и сказал:

– Послушай, Рихард, признаюсь только тебе одному. Мне сегодня удалось стащить из аптечки сильнодействующее снотворное. Об этом никому ни слова, потому что врачиха ни за что бы не выдала – это очень сильное средство. Она придерживает это для очень тяжелых случаев. Но я решил тебя выручить, поэтому и стащил. Примешь?

– О да, конечно, конечно. Спасибо большое!

Рихард даже просветлел.

– Я тебе отсыплю только половину, оно сильное. Этого хватит, – продолжал игру старший.

– Давай все, – умолял Рихард.

Но старший решительно тряхнул своей курчавой гривой. – Я и есть тяжелый случай, – уговаривал его Рихард. – Поэтому мне нужна целая доза, а не половина.

– Значит, вообще ничего не получишь, – отказался старший. – Вон у Генриха все куда сложнее, а ему еще ни разу не выписывали снотворное.

– Да тому уже ничего и не поможет, – возразил Рихард.

Генриха еще в 1948 году так парализовало, что он и пальцем не мог шевельнуть. Его кормили с ложечки и переворачивали с боку на бок. Но от Генриха никто ни жалоб, ни стонов не слышал. Одно их объединяло – ни тот ни другой помирать не собирались. Важно было, что ты все соображаешь, а муки можно и вынести. Если уж умирать, так умирать на родине. Четыре года он ждал, что его отправят домой, а его взяли и сунули из Воркуты в Сталинград. Генрих уже успел насмотреться на смерть в плену – четверо его товарищей скончались. Но он твердо верил, что все-таки настанет день и его нога ступит на землю Германии. И он терпеливо ждал, несмотря на свое плачевное состояние, и находил для окружающих доброе слово. Только это доброе слово не так часто звучало из его уст – все зависело от самочувствия. Но товарищи любили и уважали Генриха и всегда были готовы ему помочь.

А Рихард считал его своим самым главным конкурентом. Стоило Генриху застонать, так товарищи тут же бежали к его постели помочь ему. Но если стонал Рихард, его товарищи готовы были стукнуть кулаком.

– Ладно, пусть будет по-твоему, – согласился, наконец, старший барака, вынимая из кармана «снотворное». – Сегодня в порядке исключения примешь всю дозу целиком. И еще: если ты сутки продрыхнешь, чтобы ко мне никаких претензий не было! Сам меня уломал!

Мы помогли Рихарду выпить порошок и запить его водой, а тот даже прищелкнул языком от удовольствия.

– И правда сильное средство, – пробормотал он.

Потом попросил еще воды – чуточку порошка прилипло к небу, надо было прополоскать рот, чтобы ничего не пропало. И когда он успокоился, что весь порошок выпит, довольный, прикрыл глаза. Не прошло и нескольких минут, как он спал без задних ног.

Весь барак поспешил поглазеть, как снотворное подействовало на Рихарда. Всем хотелось быть уверенными, что им предстоит спокойная ночь. Вот только никто не знал толком, сколько оно будет действовать, это «снотворное». Большинство считало, что проснется утром вместе со всеми, а кое-кто не верил, что он проспит долго. Но последние ошиблись – в ту ночь Рихард не издал ни звука и проснулся только около полудня.

Пока всех занимало чудесное исцеление Рихарда от бессонницы, произошло еще одно событие, на которое переключилось все внимание больных в госпитале. Объявили о прибытии большой партии посылок от родных. Зачитали фамилии пленных, удостоившихся такого подарка судьбы.

Среди них был и Генрих. Он, как обычно, спокойно лежал в своем уголке. Но, услышав свое имя, сразу приободрился. Подозвал меня и попросил побыстрее передать ему посылку.

– Ты должен понять, – объяснял он мне, – я еще не получал ни одной посылки, эта – первая, и я уж ею воспользуюсь как надо. Она точно от матери. Она сама, как говорится, гол как сокол – их насильственно переселили с Востока[10], и ей пришлось столько перенести. Может, она положила мне пачку какао, может, немного сливочного масла или жира, а кто знает – может, и кофе или чая. Курить мне теперь не дают. Но если сигареты будут, я их сменяю на шоколад. Как мне шоколада хочется! Ты принесешь мне мою посылку?

Я с удовольствием согласился. Вайсенбергер видел, как трудно мне таскать тяжести, и помог. Мы благополучно дотащили посылку к кровати Генриха, вдвоем распаковали ее и все разложили перед счастливым Генрихом.

Первым делом вытащили тренировочный костюм. За ним – пуловер ручной вязки. Потом пару носков тоже ручной вязки. И наконец, плитку шоколада! Правда, офицер МВД, контролировавший содержимое посылок, содрал с нее пеструю упаковку, а плитку переломал на части.

Первым делом Генрих сунул в рот кусочек шоколада.

– Мамочка моя милая! – продолжал бормотать он, и даже слеза пробежала по щеке.

Да, посылку ему, в самом деле прислала мать, и ради этого женщине пришлось во многом отказать себе.

Генрих долго разглядывал вещи, разложенные на одеяле. – Ну, к чему мне тренировочный костюм? Что мне с ним делать? – в конце концов произнес он. – И этот пуловер? Да и носки тоже ни к чему.

– Можно все это загнать, – предложил Вайсенбергер. – За костюм тебе точно рублей 70–80 дадут. За пуловер – самое малое 35 рублей. Ну а за носки можно и 8 рублей запросить. На эти деньги купишь сливочного масла и сала.

Генрих долго раздумывал.