Фрагмент из Интерсизы был обнаружен в сожженном позднем римском строении; в соседней комнате находились фрагменты 15–20 железных шлемов. Маловероятно, что гунны, которым не нравилось жить в домах, стали бы устраиваться на руинах римского лагеря. Еще менее вероятно то, что они, которым так не хватало металла, не заметили шлемы в соседней комнате. В Сукидаве четыре фрагмента гуннских котлов нашли в слое пепла, покрывавшего всю территорию castellum. Два фрагмента лежали у очагов, очевидно ожидая переплавки для изготовления бронзовых изделий. Milites riparensis были очень бедными. Не нашли ни золота, ни серебряных монет. Неудивительно, что использовались даже небольшие куски бронзы. Котлы определенно не принадлежали гуннам, которые находились в бывшем лагере. От него ничего не осталось. Казармы сгорели дотла; от амфор, в которых дунайская флотилия привозила масло, даже когда оба берега реки удерживались варварами, были найдены только мелкие кусочки. В золе оказалось человеческих костей. Несомненно, лагерь поспешно эвакуировали. Не исключено, что гарнизон сам его поджег. Как туда попали гуннские котлы? Они не могли быть добычей. Ни в первой, ни во второй гуннской войне 440-х гг. римляне не наносили поражение гуннам. Также трудно предположить, что на ежегодной Дунайской ярмарке некий римлянин купил гуннские котлы. Есть только одно правдоподобное объяснение присутствию последних в Сукидаве – вероятнее всего, они принадлежали гуннам, служившим в римской армии.

Археологические свидетельства дополняются несколькими строчками из Приска. В переговорах с послами Восточной Римской империи в 449 г. Аттила «не позволил своим же слугам идти на войну против него, хотя они не могли помочь тем, кто передал им защиту их родной земли. Он сказал, какой город или какая крепость, которую он решит захватить, будет спасена этими перебежчиками?». Сукидава являлась одной из таких крепостей. На нижнем Дунае таковых было немало.

Как и Уннигарда, гуннские вспомогательные части Аэция были великолепными бойцами, но недостаток дисциплины делал их скорее кошмаром для провинций, которые они должны были защищать, чем для врага. Снова и снова они вырывались на волю и «набегами, огнем и мечом уничтожали все вокруг». В Галлии римлянам приходилось держать гарнизоны в городах, чтобы защитить их от собственных вспомогательных частей. Много лет спустя жестокости, творимые гуннами, еще были живы в памяти. В биографии святого Мартина Полен из Перига писал: «Охваченная внезапным страхом Галлия допустила гуннов как вспомогательные части. Вряд ли можно терпеть союзниками тех, кто ведет себя более жестоко, чем противник, и в своей дикости отбрасывает прочь договор».

Гунны, писал Аммиан Марцеллин, были людьми без религии. Словно неразумные звери, они оказались совершенно невежественны в том, что такое хорошо и что такое плохо, лживы в речах, ненадежны, nullius religionis vei superstitionis reverential aliquando districti (XXXI. 2, 11).

Вряд ли найдется варварский народ, который обладал большим набором добродетелей, чем римляне. Парфяне держали слово, только когда им было выгодно. Герулы не были связаны никакими условностями. Мавры, как и гунны, не считали нужным исполнять клятвы, поэтому среди них «не было ни страха перед Богом, ни уважения к людям». Авары, преемники гуннов, были самыми вероломными из всех кочевников. Перечень можно продолжить.

Заявление Аммиана относительно отсутствия религиозных чувств у гуннов основано не на информации из первых рук: это был вывод, сделанный им на основании их поведения, точнее, сведений, которые сообщили ему люди, имеющие неприятный опыт общения с гуннами. В действительности он немало узнал о религиозных традициях дикарей от своих информаторов, хотя и не признавал этого.

Если они один раз надевают на тело тунику грязного цвета, она снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения.

Аммиана трудно винить за то, что он принял нежелание гуннов стирать свою одежду за очередной признак их дикости. Ибн Фадлан (1939. 29–30; 1956. 126), проницательный наблюдатель, всегда готовый задавать вопросы, заметил одну и ту же отвратительную привычку среди огузов, не подозревая, что она может иметь религиозный характер. Предмет тюркских и монгольских традиций – избегать оскорбления водных духов. Возможно, нечто подобное было и у гуннов и совпадало с их естественными склонностями. Приск отметил, как нечто удивительное, что платье Аттилы было чистым. Массагеты = гунны были грязными, как славяне.

Гунны и христианство

К середине IV в. римское и романизированное население Паннонии по большей части было христианским. Арианство укрепилось, епископы Мурсы и Сирмия стойко поддерживали еретические традиции. В 380-х и 390-х гг., благодаря религиозному рвению святого Амвросия, которого поддерживала светская знать, Дунайские провинции были приведены в лоно православной церкви. Во времена Аттилы Паннония и та часть, которую уступили ему, и не слишком определенно очерченная территория к востоку от Норика, очевидно, уже были католическими. В Паннонии Секунде христианская община Сиримия пережила гуннов, остготов и гепидов. Сопиана в Валерии, откуда христианство распространилось на север и запад, выдержала все невзгоды периода миграций. В Паннонии Приме, когда пришли гунны, городская жизнь практически замерла, но ее маленькие христианские общины, судя по всему, уцелели.

Отрезанные от римских церквей католики в Паннонии не создавали политических проблем гуннам. Крупные землевладельцы бежали, оставшиеся небольшие группы людей не могли организовать эффективное сопротивление. Опасности, что католики могут стать для римлян пятой колонной – временами эта опасность была очень велика в Персии и являлась постоянной угрозой для вандалов в Африке, – в Романии не существовало. Аттила мог себе позволить быть терпимым. Он разрешал своим подданным-католикам молиться и поститься, пока они работали на него.

Большинство христиан-германцев при гуннах были арианами[115]. Сомнительно, что Аттила понимал разницу между арианской ересью и православием. Трудно представить себе гуннского царя, слушающего дискуссию о единосущности Отца и Сына. Но он, вероятно, осознавал, что его подданные германцы исповедуют не ту же религию, что императоры в Равенне и Константинополе. Сам факт, что арианское духовенство при гуннах не преследовалось, как в империи – и в Восточной, и в Западной, – обеспечивал его преданность гуннским царям.

Гунны имели христианских слуг. То, что сказал Проспер относительно путей, по которым Евангелие доходит до варваров за границами, может быть в какой-то степени справедливым и для гуннов: «Некоторые сыновья церкви, став пленниками врага, превращали своих хозяев в слуг Евангелия, и, научив их вере, они стали выше своих собственных военных предводителей. Опять же, некоторые чужеземные варвары, служа в римской армии, смогли научиться вере нашей страны, когда на своих землях не знали ее; они вернулись домой, приняв христианскую религию».