лежит внизу. Поэтому слаженными залпами стрелков и пушки с горбов сметены все живые дружинники врага, а в тех, что в ложбинах стреляют на авось, не жалея стрел. Оттуда тоже летят стрелы, но совсем наугад.

Стена щитов слева и справа от последнего не взятого холма. Один раз в них уже ударили прямо из тумана, еле удержались. Противник отходит, собирается напротив в молочном тумане и перегруппировывает силы. Вот только кто ему даст? Справа без криков и молодецкого посвиста выкатывается, наращивая скорость, резервная сотня. Незачем беречь резервы, если есть шанс нанести максимальный урон врагу — их задача пройти через туман перед мордой четвертого холма, не свалиться в ров и смести всех, кого зацепят, причем наощупь. Самоубийство? Так война, она всегда чуть-чуть самоубийство. Сотня верховых рыцарей с короткими копьями, мечами и топорами влетает в туман, в гул и звяканье, в крики и стоны. Из тумана вырываются примерно восемь десятков, делают дугу и возвращаются в тыл нашего войска. Хватит, больше я их туда не кину.

Туман расходится, у моих магов кончились силы. А у противника их тоже не осталось, ряды пехоты выстроены в стену, на вскидку их осталось немногим больше тысячи. Пушка с холма садит с нечеловеческой мерностью. Темп упал, в сравнении с началом боя, но каждые полминуты раздаётся: «Бабах!» и кто-то умирает. Залпы лучников с холма не так пафосны и уже жидковаты — противник своими ответными действиями тоже проредил моих бойцов. Но вот еще один залп, уже из-за холма, поддержанный магией, падает на головы противника почти отвесно и что-то меняет. Баталии противника дрогнули и поддерживая строй начали отступать.

Нет, парни, так отступать вам дорого обойдется, как только вы отойдете от холмов, мои лучники на них взбегут и усилят стрельбу. Выучка у войска Иманта не подкачала, под непрерывным обстрелом, постоянно теряя бойцов, они отступали от холмов. Даже побег десятка всадников, которые кого-то увозили, лежащего поперек седла, не стал поводом к беспорядочному бегству пехоты. Скачите, скачите… В лагере вас ждет сюрприз, если Седерик не напортачил. Во всяком случае сейчас с холма я вижу что-то похожее на дым в той стороне, что не может не радовать.

— Ваше сиятельство, прикажите наступать!

— Зачем?

— Мы их разгромим в этой битве!

— С каким соотношением потерь?

— Это неважно!

— Вам неважно. Мне мои бойцы дороги. Я их год собирал, учил, выкармливал, холил как чистокровных жеребцов. А теперь вы предлагаете мне их бросить в пучину? Нет.

— Так а что тогда будем делать?

— Подождем, когда парни отдохнут, а завтра с новыми силами насядем на неприятеля.

— Так и они отдохнут.

— Где?

— В лагере — лицо одного из баронов, собравшихся вокруг меня на холме, излучало недоумение. Он весь красивый въехал на своём коне на холм, с которого я пеший обозревал битву, но почти сразу догадался, что негоже сидеть в седле перед пешим сюзереном. Спешился и тут же начал советы выдавать.

— Нет у них лагеря. Лошадей нет, еды нет, повозок и казны тоже нет. Они сейчас пешком придут на место своей стоянки, поминутно опасаясь нападения с нашей стороны, а там пепелище. Маркиз дер Буль всё сжег до угольков.

— Вон оно что. Вы страшный человек, ваше сиятельство. Против вас воевать никому не пожелаю.

— Да вон рядом ваш товарищ стоит, его спросите, каково против меня воевать. Живой и весёлый. Так что не нагоняйте тоску. — и я показал пальцем на барона дер Баниша.

— Так что, мы так и будем стоять?

— Барон, раз вам так не терпится, у меня задание конкретно для вас — соберите пару сотен добровольцев и верхами догоните отступающее войско Георга. В плен брать никого не надо, просто покидайте в них стрелы, попугайте притворными построениями в клин. Сделайте так, чтоб они сильно устали.

— А если они захотят принять бой?

— Мне того и надо. Выстроили они стену, вы дугой уходите в сторону, а потом опять с тыла к ним скачите! Чтоб они опять перестраивались.

— Я всё понял, ваше сиятельство. Вы хотите их измотать окончательно.

— Да. Как медведя. Или как быка. Слышали про такое развлечение — корриду?

— Нет, а что это?

— На арену выпускают взрослого свирепого быка, а потом конники кружат вокруг и тыкают пиками. Задача — не подставить лошадку под рога, измотать и искровянить зверя. А потом на арену выходит главный убийца и одним ударом спицы валит уставшее животное. Организуйте нам уставшего быка, мы придем за ним.

Когда свита доставила раненого короля в лагерь, оказалось, что никакого лагеря нет. О том, что здесь были шатры, обоз, запасные кони, многочисленные слуги, осадные машины и провиант, свидетельствовало большое черное пятно на земле, груды обгорелых костей и оплавленные железки, по которым было сложно угадать, чем они были раньше. Запах пожара, обгоревшей плоти и пронзительная тишина привели в чувство короля, до того полулежащего в забытьи на импровизированных носилках между сёдлами. Маг-целитель, скакавший вместе с ним, подошел и начал вливать в него свою магию, сняв поножи и срезав одежду с переломанных ног.

— Граф говорил, что шашлык, это блюдо, которое могут готовить только благородные господа. Он это имел в виду?

— Ваше величество, вы бредите?

— Нет. Увы. Хотел бы я, чтоб эта картина объяснялась бредом. Что моё войско?

— Отступает, не теряя порядков. Думаю, к вечеру дойдут до лагеря. Когда-нибудь кони преследующих устанут, наши бойцы смогут спокойно дойти до лагеря.

— У нас есть лагерь?

— Нет, ваше величество. Это я по привычке.

— Как думаете, что нас ожидает?

— Завтра граф придет и…

— И попытается добить нас, давайте будем честными сами с собой. Наше войско будет измотанным и голодным. Кто-то умрет от ран, кто-то будет стонать всю ночь, мешая спать остальным. Утром на битву выстроятся лишь тени от дружинников.

— И что вы прикажете?

— Я не знаю. Неудачно всё вышло.

— Господа, наш долг спасти короля! Я предлагаю везти его в столицу даже против его воли! И пусть он нас потом покарает, но королевство нуждается в короле! По коням!

Спутники дворянина, предложившего такой отчаянный план опустили глаза, а король сделал вид, что снова потерял сознание. Вскоре конный отряд продолжил своё путешествие, унося свою ценную поклажу подальше от страшного костровища.

Утром человеколюбие и нежелание проливать кровь заставило меня прийти