Их знаменитая «Энциклопедия» была попыткой не только сообщать информацию, но и управлять мнениями. В проспекте она была представлена как «перечень всех усилий человеческого ума во всех его разновидностях и во все времена». Она была открыто направлена против церкви, и религиозные догмы рассматривались в ней с исторической точки зрения, что казалось непростительным преступлением. По мере выхода из печати новых томов «Энциклопедии» усилилось противодействие ей и возросло количество безуспешных попыток запретить ее. В ответ она превратилась в настоящую «боевую машину», которая вела атаку против церкви, против все более деспотичного правительства и против всей христианской религии. Из-за всего этого история ее издания была очень сложной и трудной. Много раз ее выпуск приостанавливали, беспокоили ее редакторов, торжественно налагали арест на оттиснутые листы и печатные формы и прямо от печатных станков отвозили их в Бастилию, а потом возвращали после тревожной задержки. Но лучшие умы Франции поставляли содержания для этой «запрещенной» книги. Статьи, не вызывавшие споров (конечно, они составляли очень большую часть книги), содержали достоверную информацию и были прекрасно написаны. Вольтер поощрял это предприятие и внес с него значительный вклад. Среди тех, кто подписался на «Энциклопедию», были короли и императоры, несмотря на часто повторявшиеся (и так же часто отменявшиеся) запреты цензора. Было невозможно окончательно запретить сочинение, которое издавал Дидро, человек настолько знаменитый, что, когда у него были денежные затруднения, ему помогла уплатить долги Екатерина Великая, царица России. А многие его коллеги и сотрудники имели почти столько же влияния и престижа в Европе, как он.

«Энциклопедия» популяризировала и делала доступной широкому кругу читателей новую науку и новую философию. Она поставляла любому критику старых учреждений прекрасный набор подходящих фактов. Статьи были ясными по форме и умными по содержанию и притом хорошо читались, что очень редко бывает в справочниках. В них везде выступала на поверхность точка зрения новой философии. На каждой странице были доводы в пользу свободы личности, свободы мысли, свободы для прессы, свободы для торговли и промышленности и постоянная война против всех религиозных учреждений как препятствий для свободы.

Здесь недостаточно места, чтобы рассказать о других вождях умственной жизни той эпохи, в частности об «экономистах», остро критиковавших тогдашний экономический строй. Кенэ, придворный врач Людовика XV, был достаточно изворотлив, чтобы сохранить свою важную должность, в то же время постоянно проповедуя учение о том, что власти не должны вмешиваться в повседневную жизнь людей (Кольберу такие взгляды показались бы полной ересью). «Не нужно слишком много управления, не нужно слишком много регулировать!» – постоянно повторял придворный медик.

Итак, все эти пылкие «философы» писали свои книги, плели свои теории или вели беседы в салонах герцогинь. О гостеприимстве одного из них, Гольбаха, было написано так: в его доме «собирались десять или двенадцать гостей, чтобы насладиться хорошей едой, прекрасным вином, отличнейшим кофе и лучшим разговором в Европе. Религия, философия и правительство, литература и наука обсуждались по очереди, и не было теории слишком смелой для того, чтобы ее предложили и чтобы она нашла сторонников».

Лишь медленно, и очень медленно все эти утонченные прекрасные беседы «просвещенных» людей вышли за пределы круга париков и серебристых локонов в круг низшего дворянства и низшей буржуазии, а затем в огромную массу простого непросвещенного народа, к которому элегантные господа, начавшие движение, чувствовали такой огромный теоретический интерес. И все же за время примерно с 1750 г. (когда впервые проявила себя власть Вольтера над умами) и до 1789 г., когда стали полностью видны ошеломляющие результаты, к которым привела проповедь нового Евангелия, значительная часть французского народа или, по крайней мере, больша́я часть жителей Парижа сильно пропиталась новой философией. Это утверждение имеет под собой основания, хотя проникновение новых идей в народ было почти бесшумным. Тем временем добрые философы радостно шли своим путем и верили, что общество само безболезненно перестроится, стоит только разъяснить ему правильные теории. Выдающийся историк Лависс написал об этой эпохе так: «Когда страна из-за ошибок своих королей отделила себя от королевской власти, она мгновенно возвысилась до идеи человечества. Французские писатели XVIII в. заново открыли эту идею, которая со времен Платона, Сенеки и Марка Аврелия была утрачена или, по меньшей мере, заменена в Средние века церковной идеей христианства, а позже политической идеей [единой] Европы». Остается лишь взглянуть на события, которые предшествовали часу, когда новые теории стали претворяться в жизнь.

Людовик XVI (1774–1792) был внуком Людовика XV. Если бы он пошел по плохому пути своих предшественников, не многие смогли бы упрекнуть его за это. Но благодаря своей мудрой и набожной матери он был гораздо лучше их как человек. Он был прав, когда говорил, что для него было несчастьем взойти на трон таким молодым. Его воспитали в правилах личной честности, но не обучали его всерьез «ремеслу короля». Мало было правителей, которые имели лучшие намерения, чем он, и мало правителей встречали большие трудности при осуществлении своих честных желаний. Когда он, в возрасте двадцати лет, был провозглашен королем, его описали так: «крупный, тяжеловесный и сильный юноша, с большим аппетитом, большой любитель физических упражнений, любит охотиться и заниматься слесарным и кузнечным ремеслом». Такой человек никогда не стал бы хорошим «королем-солнце» или «первым джентльменом Европы».

Но конечно, главный вопрос был: станет ли он хотя бы сносным правителем? Молодой король был честен и великодушен, но скоро показал, что не отличается острым умом. Он очень сильно не доверял себе, и на него постоянно давила мысль о том, что «каждый его поступок влияет на судьбу 25 миллионов человек».

Однако сознание своей огромной ответственности не побуждало короля к решительным действиям. Оно делало его неповоротливым и застенчивым человеком, очень склонным искать поддержки у других. Этими «другими» обычно становились не самые мудрые люди Франции, а те, кто имел право доступа к нему, то есть члены его семьи и его близкие. Он часто бывал болезненно нетвердым в своих решениях. Его родной брат говорил, что ум короля состоит из двух частей, похожих на два бильярдных шара, которые смазаны маслом: их невозможно удержать одновременно на одном месте. Большой бедой для Людовика было то, что им управляла в первую очередь его жена, знаменитая и несчастная Мария-Антуанетта.

Эта королева была дочерью могущественной Марии-Терезии Австрийской. Мудрая мать написала молодой правительнице много писем, наполненных прекрасными советами, которые дочь редко исполняла. Мария-Антуанетта была на год моложе своего мужа. Вначале их брак был не очень счастливым: молодая королева была весела и полна жизни, она любила развлечения, а король был неуклюжим, застенчивым, тяжеловесным и скучным. По мере того как молодые супруги взрослели вместе, их отношения улучшались, и брак короля и королевы стал по-настоящему счастливым; но возраставшее влияние жены не принесло пользы Людовику.

У Марии-Антуанетты было несколько прекрасных качеств: она, в сущности, была чистой и мужественной женщиной с хорошими намерениями. Она плохо знала, как надо жить, но под конец знала, как надо умереть. Однако ей было суждено стать злым гением старой французской монархии[130]. Она больше всех была виновна в том, что была отвергнута последняя возможность преобразовать Францию мирным путем. Она была невежественной, легкомысленной, не желала признавать для себя никаких ограничений. Она позволяла другим вмешивать ее в дела, которые ее компрометировали, и имела среди аристократии компрометировавших ее друзей. Эти знатные друзья, которые были ее доверенными лицами, сослужили себе дурную славу: они отличались алчностью, защищали все виды злоупотреблений и старались помешать любым реформам, которые могли бы стать опасны для их доходов и развлечений.