На другой день сидела Олена у печки, и захотелось ей ягод.

— Ступай, Марушка, принеси мне ягод из лесу.

— Боже мой! Милая сестрица, что это пришло тебе в голову? Слыханное ли дело, чтобы под снегом ягоды росли?

— Ах ты гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? Ступай сейчас же, и коли ты мне ягод не принесешь, я тебя убью! — пригрозила Олена.

Мачеха выгнала Марушку вон, дверь за ней захлопнула и на ключ заперла.

Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. А там сугробы снега стеной стоят, и нигде ни следа человеческого. Долго бродила Марушка по лесу. Голод ее мучил, мороз до костей пробирал. Вдруг видит вдали тот же огонек. И опять она, идя на огонек, пришла к костру. Вокруг него опять сидели двенадцать месяцев, и выше всех — Январь, белый и бородатый, с палкой в руке.

— Люди добрые, позвольте мне погреться, я совсем замерзла, — попросила Марушка.

Январь кивнул головой и спрашивает ее:

— Зачем опять пришла, девица? Чего здесь ищешь?

— Пришла по ягоды, — ответила девушка.

— Да ведь теперь зима, на снегу ягоды не растут, — промолвил Январь.

— Знаю, — печально ответила Марушка. — Да сестра Олена с мачехой велели ягод им набрать. А коли не наберу, они меня убьют. Прошу вас покорно, дяденьки, скажите, где бы набрать ягод?

Тут сошел со своего места Январь, подошел к тому месяцу, который сидел напротив него, и сказал:

— Братец Июнь, садись ты теперь на мое место.

Июнь взобрался на самый высокий камень и взмахнул палкой над огнем. Огонь взвился в три раза выше, снег в несколько мгновений растаял, деревья покрылись листьями, кругом защебетали птицы, всюду зацвели цветы. Наступило лето. Под кустами стало белым-бело, словно там насыпали белых звездочек, и белые звездочки эти на глазах стали превращаться в ягоды, которые зрели и становились красными.

— Собирай скорей, Марушка, собирай скорей! — стал торопить ее ласковый Июнь.

Марушка обрадовалась и быстро набрала ягод полный передник. Потом сказала месяцам спасибо и поспешила домой.

Удивилась Олена, удивилась и мачеха, когда увидали, что Марушка спешит домой и ягод у нее полный передник. Отворили ей дверь, и весь дом наполнился запахом ягод.

— Где же это ты их набрала? — сердито спросила Олена.

— Они растут высоко на горе, их там видимо-невидимо, — спокойно ответила Марушка.

Олена взяла у нее ягоды и наелась досыта; наелась и мачеха. Но Марушке они не сказали: «Возьми себе ягодку».

Полакомилась Олена, а на третий день захотелось ей уж яблока отведать.

— Ступай, Марушка, в лес, принеси мне яблок румяных, — приказала она.

— Боже мой? Милая сестрица, что это пришло тебе в голову? Слыханное ли дело, чтобы зимой яблоки зрели?

— Ах ты гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? Ступай сейчас же в лес, и, коли мне румяных яблок не принесешь, убью! — пригрозила Олена.

Мачеха выгнала Марушку из дому, захлопнула за ней дверь и на ключ заперла.

Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. Сугробы снега там стеной стоят, и нигде ни следа ноги человеческой. Долго бродила Марушка по лесу. Голод ее мучил, мороз до костей пробирал. Вдруг видит — вдали опять тот же огонек; пошла Марушка на него и пришла к костру. Двенадцать человек — двенадцать месяцев — сидели вокруг словно прикованные, и выше всех Январь, белый и бородатый, с палкой в руке.

— Люди добрые, позвольте мне погреться. Мороз меня совсем донял, — попросила Марушка.

Январь кивнул головой и спросил:

— Зачем опять пришла, девица?

— Пришла за яблоками румяными, — ответила девушка.

— Теперь зима. Разве зимой зреют румяные яблоки? — говорит Январь.

— Знаю, — печально ответила Марушка. — Но Олена и мачеха пригрозили, что, коли я не принесу им румяных яблок из лесу, они меня убьют. Очень прошу вас, дяденьки, помогите мне еще раз.

Сошел со своего места Январь, подошел к одному из старших месяцев, дал ему палку в руку и сказал:

— Братец Сентябрь, садись на мое место.

Сентябрь взобрался на самый высокий камень и взмахнул палкой. Огонь взметнулся вверх, снег растаял. Но листья на деревьях не распустились, а, пожелтелые, понемногу стали падать на землю. Наступила осень. Не увидела Марушка ярких цветов, да она и не искала их. Она смотрела теперь только на деревья. И вдруг увидела яблоню, а на ней высоко-высоко на концах ветвей висят румяные яблоки.

— Тряси, Марушка, тряси скорей! — сказал Сентябрь.

Марушка тряхнула яблоню, и с нее упало яблоко; тряхнула другой раз — упало другое.

— Бери, Марушка, бери скорей и беги домой! — крикнул Сентябрь.

Схватила она два яблока, сказала месяцам спасибо и поспешила домой.

Удивилась Олена, удивилась и мачеха, когда Марушка вернулась. Отворили они ей, и она подала им два яблока.

— Где же это ты их сорвала? — спросила Олена.

— Они растут высоко на горе. Там еще много, — ответила Марушка.

Только она сказала, что их много, как Олена накинулась на нее:

— Ах ты гадкая грязнуха! Почему же ты больше не принесла? Верно, сама по дороге съела?

— Милая сестрица, не ела я ни кусочка. Когда я первый раз дерево тряхнула, одно яблоко упало. Второй раз тряхнула — упало второе. А больше трясти мне не дали. Крикнули, чтоб я домой шла, — сказала Марушка.

— А, чтоб тебя нелегкая взяла! — забранилась Олена и кинулась бить ее.

Мачеха не захотела отставать и схватила дубинку. Но Марушка не далась им в руки, убежала на кухню и спряталась где-то за печью. Лакомка Олена перестала браниться и набросилась на яблоко. Другое дала матери. Таких сладких яблок они ни разу в жизни не едали. В первый раз отведали.

— Мама, дай мне сумку, я сама в лес пойду. Эта дрянь непременно все съест по дороге. А я найду то место и все яблоки стрясу, хоть сам черт на меня напустись!

Так кричала Олена, и мать напрасно ее отговаривала. Повесила Олена сумку на плечо, набросила платок на голову, закуталась хорошенько и пошла в лес. Мать только руки ломала в отчаянии от того, что ее дочка задумала.

Пришла Олена в лес. Сугробы снега там стеной стоят, и нигде ни следа ноги человеческой. Бродила Олена, бродила, потому что охота яблочек поесть гнала ее все дальше и дальше, — ну просто мученье! Вдруг увидала она вдали огонек, пошла на него и пришла к костру, вокруг которого сидели двенадцать человек — двенадцать месяцев. Но она не поклонилась им, не попросила пустить ее