У Макиавелли было высказывание, за которое его лицемеры и глупцы обвиняли в беспринципности. Он исходил из реальности, когда утверждал, что ради упрочения государства допустимы даже преступные средства, если они необходимы: «Не откланяться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо».

Разве не так все происходит в действительности? Разве реальные правители — даже самые гуманные — не вступают «на путь зла» в тот момент, когда это требует безопасность государства? Ведь казнь преступников или военные действия — очевидные отклонения от добра.

Пожалуй, Маленков всегда действовал по такому принципу. Если было бы иначе, если бы обнаружились документы, бесспорно свидетельствующие о его преступных деяниях, то его могла бы ожидать судьба Берии. Во всяком случае, Юдин обвинял его утрированно и голословно. Большинство участников чрезвычайного Пленума (если не все) прекрасно знали, что Хрущев осуществлял жестокие репрессии на Украине и в Москве, а Маленков в этом отношении ему значительно уступает.

Георгия Максимилиановича спасла сдержанность. Была ли это трусость? Возможно. Хотя точнее сказать — благоразумие. Никаких шансов на победу не было. Оставалось смириться с поражением и не раздражать противников.

Сначала его союзником был Председатель Правительства СССР Николай Булганин, переметнувшийся от своего давнего приятеля Хрущева к антипартийной группе. Но, в трудную минуту он дрогнул.

Вот свидетельство Андрея Георгиевича Маленкова:

«Отчетливо помню, какой неясной тревогой в июньские дни 57-го года был наполнен наш дом. Мы решительно ни о чем не догадывались, но по каким-то нюансам в поведении отца видели: хоть и держится с полным спокойствием, но нервы у него на пределе. Однажды невольно услышал, как Георгий Максимилианович властно сказал кому-то по телефону: «Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай…» Как потом стало ясно, разговор этот происходил уже в дни работы июньского Пленума, на который Хрущев успел свезти своих верных сторонников — что-то около одной трети ЦК. А разговаривал отец с Булганиным, который должен был опубликовать в «Правде» решение Президиума о снятии Хрущева.

Увы, «Николай» уже искал лазейки и компромиссы, чтобы уцелеть перед бешеным напором хрущевцев. Механически собранные в «антипартийную группу» Маленков и его враги, Молотов и Каганович, были навсегда удалены с политической арены. А немногим позже один за другим исчезли с нее Булганин и Ворошилов. Сразу же после Пленума или через какое-то время поплатились своей политической карьерой и все те из высшего эшелона власти, кто в той или иной мере поддерживал предложение Маленкова о снятии Хрущева с поста генсека.

Так Хрущев совершил государственный переворот и единолично захватил власть в стране. Известно, чем закончилась эта «победа». В начале 1960-х годов Хрущев вернул ранее отмененные непомерные налоги на крестьян, ликвидировал приусадебные участки и, укрупнив колхозы, а многие из них превратив в совхозы, тем самым окончательно доконал сельское хозяйство. Отныне наша страна уже не могла обойтись без ежегодного импорта зерна.

Ну а об остальных «деяниях» Никиты Сергеевича — от совнархозов и разделения обкомов на промышленные и сельские до страшного расстрела в Новочеркасске, расправы с «инакомыслящей» творческой интеллигенцией и демагогического обещания коммунизма к 1980-му году — я говорить не стану: они всем известны».

Уточним: о единовластии Хрущева надо говорить с оговоркой и уточнением. Да, теперь Никита Сергеевич, как позже выразился его духовный сын Ельцин, получил возможность «порулить», не имея над собой руководителя более высокого ранга. Однако это стало возможным лишь при попустительстве возвысившей его партократии.

Летом 1957 года Георгий Максимилианович Маленков был изгнан из номенклатуры. На чрезвычайном Пленуме ЦК КПСС он вел себя, как мы знаем, сдержанно и по большей части признавал свои ошибки. Резких выпадов в адрес Хрущева не делал. Ему это зачлось. Наказание было не слишком суровым.

Ему довелось примерно половину своей сознательной жизни — в начале и в конце — провести как более или менее обычному гражданину. К переменам в своей судьбе он относился, как принято говорить, философски. Это делает ему честь. Впрочем, оставил он номенклатуру не по своей воле.

В ЦК партии ему предложили на выбор два места работы. Он решил поехать директором Усть-Каменогорской ГЭС на Алтае. Поработал он там недолго: перевели в Экибастуз. «В этом, тогда еще небольшом городке угольщиков, — пишет его сын, — отец проработал директором ТЭЦ десять лет…

В Экибастузе над нашей семьей сразу был учрежден тщательный и открытый надзор КГБ. Родителей поселили в стандартном двухэтажном доме в трехкомнатной квартире. В соседней одновременно обосновался агент. Что уж он там докладывал своему ведомству, не знаю: ведь и здесь мы твердо следовали правилу — дома на политические темы не говорить. Частенько «сосед» шагал за нами по пятам по улице. Затем его подменяли другие. Вообще все время, вплоть до снятия Хрущева в 1964 году, никому из нас нельзя было ни пройти по городу, ни в поезде проехать, чтобы за нашими спинами не мелькали знакомые фигуры с военной выправкой, но в штатском. Иногда подходили к нам какие-то незнакомцы и тут же начинали сочувственные разговоры о том, какой плохой Хрущев и как весь народ любит Маленкова. Мы эти провокации сразу же пресекали…»

Вообще-то в то время недовольство Хрущевым в народе нарастало. Так что нелестные высказывания в его адрес могли быть вполне искренними. И фигуры «с военной выправкой», насколько я понимаю, секретными агентами не работают. Но безусловно, Георгию Максимилиановичу приходилось опасаться провокаторов. Не в то ли время он стал особенно нелюдимым? Хотя однажды ему объявили партийный выговор «за панибратство с рабочими». Значит, надзор за ним был.

Продолжим рассказ А. Г. Маленкова о пребывании его отца в Казахстане:

«…B ненастную пору в свободные часы устраивались читки вслух. Отец выбирал те же вещи, которые в его исполнении мы помнили с детства — чаще всего Чехова, Лескова, пьесы Шекспира и А. К. Толстого. Читал, на мой взгляд, великолепно. Еще играли в шахматы. Отец любил разбирать шахматные композиции, этюды, задачи и, не зная детально теории дебютов, как правило, разворачивался в миттельшпиле и не раз обыгрывал перворазрядников…

Надо сказать, что местная ТЭЦ до приезда Маленкова находилась в самом плачевном состоянии. По проекту станция была рассчитана на угольное топливо, мазут предназначалось использовать только для «поджига». Однако технология сжигания угля не была освоена, и станция работала целиком на мазуте. Себестоимость «мазутного» киловатта была баснословной, а потому коллектив станции давно уже забыл о премиях. Царили пьянство, прогулы, разгильдяйство. Люди, утратив надежду на какие-либо перемены к лучшему, уходили.

Буквально за три месяца отцу удалось выправить положение. Помню, началось с долгих бесед отца с главным инженером ТЭЦ Веселовым, талантливым, но вконец растерянным человеком, топившим свое отчаяние в вине. Сначала вдвоем, а затем привлекая и других инженеров, Маленков и Веселов все же наладили угольную технологию, и постепенно в кабинет директора пошли люди со своими предложениями. Отец с юмором рассказывал мне: «Вместе с человеком посмотришь, подумаешь, а потом достаточно только сказать: «Здорово это вы придумали, идите и делайте…» Посмотрят этак недоверчиво, и что ты думаешь — ведь идут и делают».