…На этот счет хочу привести свое свидетельство как очевидца событий тех лет. В моем Московском геологоразведочном институте студенты первых курсов в 1956 году работали летом на целине. У нас училась молодежь преимущественно не столичная. Наши ребята лучше москвичей понимали, как живут страна и народ, что происходит в сельском хозяйстве.

Так вот, вернувшись с целины, они на комсомольском собрании с возмущением говорили, как безобразно обстоят там дела. Нагнали много техники, распахивают огромные территории, рапортуют о замечательных успехах, тогда как засевают много, но потери урожая огромные: нет дорог, элеваторов, складов. А сильные степные ветры уносят плодородный слой почвы.

На собрании выступили партийные руководители института, обвиняя комсомольцев-целинников: мол, по молодости лет они не понимают глубину замыслов ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Но ребят не так-то просто было запугать. Они стояли на своем. Разгорелся спор с выкриками из зала. Правда была на стороне молодежи.

Оказывается, Маленков тоже выступал против массированного и неподготовленного наступления на целину, организованного по указаниям Хрущева. (Когда я много лет спустя работал в Казахстане, то видел заброшенные мертвые поселки целинников с улицами, словно засыпанными сугробами темно-коричневого снега; это были следы ветровой эрозии, пыльных бурь и деградации почвы — последствия «целинной эпопеи»).

Летом того же года я работал в Хакасии, на юге Сибири. В начале августа довелось увидеть там возделанное поле с какой-то странной темно-зеленой невысокой порослью. Присмотрелся — кукуруза…

Вспомнил удивившую меня статью в одном из весенних номеров «Огонька» 1955 года с названием: «Кукурузу — до Полярного круга!» Там говорилось о великолепных урожаях кукурузы на опытных участках, расположенных на Европейском Севере России. И говорилось, что предстоящей весной под посевы кукурузы будет отведено до 15 млн гектаров.

Конечно, я не был знатоком сельского хозяйства, однако публикация меня поразила прежде всего прилагаемой картой. На ней были показаны стрелками, подобно тому, как военные обозначают направления ударов при наступлении, распространение посевов кукурузы. Выходило, что их предполагается сразу продвинуть на север в среднем на тысячу километров! И не надо быть специалистом, чтобы понять: одно дело — опытные делянки, а совсем другое — обширные колхозные и совхозные поля.

Неслучайно от сельских жителей приходилось слышать в адрес Хрущева: «Кукурузник!» Неслучайно же в Хакасии, например, большие поля не засеивали кукурузой.

Кстати, когда я в начале лета ехал в Хакасию, наш пассажирский поезд часто останавливался, уступая путь товарным эшелонам с сельскохозяйственной техникой и целинниками. Возвращаясь осенью, увидел поначалу ошеломившую меня картину. На подъезде к станции вдоль путей тянулась какая-то странная высокая насыпная гряда желтого цвета, покрытая чем-то черным. Приглядевшись, понял: это горы зерна, на которых жируют птицы.

Не менее показательной была картина на станции: хлебный ларек на привокзальной площади, осаждаемый огромной очередью…

Сейчас, признаться, не могу точно сказать, в каком году видел эту картину. Возможно, позже, а не в 1956 году. Но она врезалась мне в память прочно.

В начале 1960-х годов мне удалось в одной из статей написать, что ориентация на значительное расширение посевных площадей и увеличение голов скота не отвечает современному направлению сельскохозяйственного производства: повышение урожайности растений и улучшение качества животных. Формальные показатели не имеют серьезного значения. (Тогда нередко подсчитывали урожаи на корню или зерно, собранное комбайнами, и получались внушительные цифры.) Главное — хлеб на столе или зерно в кормушке.

…Вернемся на июньский чрезвычайный Пленум ЦК КПСС 1957 года. На нем Хрущев особо отметил (по-видимому, к немалому удовольствию присутствовавших): «ЦК не объявил ни одного выговора секретарям обкомов и крайкомов».

В своем выступлении он особое место уделил подчинению органов государственной безопасности партийному руководству. Он говорил:

— Органы государственной безопасности укреплены партийными работниками. Товарищи, лживо утверждение Маленкова и Кагановича, что материалы КГБ докладываются только Хрущеву… Антипартийная группа неслучайно хотела этот орган оторвать от партии…

По словам Хрущева, антипартийная группа хотела предоставить Булганину, Председателю Совета Министров СССР, еще и должность начальника КГБ:

— Каганович, Молотов и Маленков хотели туда посадить своего человека и через Булганина прекратить поступление в Президиум материалов, разоблачающих преступные действия, которые были совершены Молотовым, Кагановичем и Маленковым по уничтожению цвета нашей партии…

Его поддержали голоса из зала. Отозвался Г. К. Жуков: «Правильно!»

Вообще-то, если согласиться с мнением Хрущева, картина получалась занятной: если лучшие, цвет партии, уничтожены, то, стало быть, настало время сорняков?

Но антипартийной группе было не до шуток. Вот ведь как получалось: сначала свалили все преступления на Берию и быстро избавились от него: потом обвинили покойного Сталина; теперь главный удар нанесли по Маленкову, Молотову и Кагановичу. Двум последним как остаткам «ленинской гвардии» смертельной угрозы не было. Однако положение Маленкова было близко к катастрофическому.

Член ЦК партии, кандидат в члены Президиума ЦК КПСС П. Ф. Юдин — идеологический работник, специалист по историческому материализму, ставший в 1953 году академиком АН СССР, — не пожалел черной краски, давая характеристику Маленкову:

«Товарищи! Маленков — зловещая фигура в нашей партии. С его именем за последние двадцать лет связаны самые тяжелые события в жизни партии и народа. Он непосредственный организатор самых чудовищных террористических злодеяний против основных кадров нашей партии. Он приложил свою нечистую руку к истреблению сотен тысяч коммунистов и беспартийной интеллигенции.

Берия и Маленков — это сиамские близнецы… Собрат Маленкова умер, а этот живет и продолжает дело своего брательника.

Маленков — это своего рода Макиавелли в советском обществе, который ради достижения своих корыстных целей не гнушается никакими средствами…»

Такое выступление, более похожее на призыв к расправе над оставшимся в живых «сиамским близнецом», не сулило Маленкову ничего хорошего.

Гнетущее впечатление производит цинизм Юдина, который до этого времени выслуживался, в частности, и перед Маленковым (в противном случае не стал бы академиком: не ученые же предложили ему это звание). В то же время печально отмечать невежество этого, с позволения сказать, историософа. Его ссылка на Макиавелли нелепа, как будто не читал его работ и не знал его биографии. Маленков не мог походить на флорентийского мыслителя уже потому, что не был теоретиком. Конечно, Никколо Макиавелли в начале XVII века вел дипломатическую работу в республиканской Флоренции, но не совершал никаких злодеяний и не преследовал корыстных целей. Последнее было характерно и для Маленкова.