Вглядывались в нее час за часом, ожидая признаков исцеления, но они все не становились очевидными. Ночь, утро, весь следующий день. Только ближе к ночи она, не открывая глаз и почти не просыпаясь, попросила пить и снова уснула. И вот теперь ответь мне, Хозяин всего, по какой такой дикой причине я не должен быть против того, чтобы она и дальше следовала по той дороге, на которую ты ее толкаешь? Провались ты! Гори огнем все те люди, которых она спасла от морока Светил. Плевал я на них!

К своему стыду, я и с сыном-то едва повидался. Хотя настоящей вины, говоря по чести, и не испытывал. Фирсо был в порядке, а моя Сонька – нет. И пока я не увидел, как она, наконец, открывает глаза осмысленно, думать ни о чем больше не мог, как и находиться где-то еще, кроме в постели под ее боком, когда недвижимый, как камень, побратим прижимался ко второму.

– Какие же вы оба жаркие, с ума сойти, – пробормотала она неожиданно, и я вскинулся. Оказывается, все же задремал.

– Рановато тебе о горячих мужиках мечтать, – каркнул я, невольно расплывшись в улыбке, пока Рэй подорвался и чуть ли не ощупал взглядом ее.

– Балда… Сварите живьем, зажали, блин. Кто о чем вечно, а вшивый о бане. Кстати, о бане. Как насчет мне помыться. Очень хочется. Такое чувство, что вся кожа чешется.

Наша женщина говорит, чего хочет – наша женщина получает, что хочет. Проще простого, если ее желание не представляет угрозу для ее же безопасности.

Не особо церемонясь разрешением хозяев гостевого дома, мы с побратимом хорошенько выдраили по-быстрому большую бадью для поения забози и притащили ее в нашу комнату. Конечно, внизу была общая купальня для постояльцев. Но мы с Рэем помнили, каким восторгом загорелись глаза Сони в помывочной, что Легби устроил для своей покойной жены, и как она там блаженствовала. Наносив воды, растопили пожарче камин, и только после этого побратим нагрел содержимое бадьи своим амулетом живого огня. Соньке тем временем велели есть, хоть она и ворчала, что сначала мыться, а потом есть – полезнее для пищеварения. Риш меня побери, но в этот момент мне подумалось, что с возрастом она наверняка станет еще большей ворчуньей, чем сейчас, и где-то над желудком потянуло-заныло в предвкушении всех тех лет, что я могу провести под звуки ее бурчания. Ведь это будет означать, что она никуда не исчезнет.

– Ой, божечки, кайф-то какой! – простонала Сонька, опускаясь в воду по самый подбородок, и ее волосы расплылись вокруг, искушая начать перебирать эти пряди, чтобы смыть остатки осквернявшей их крови. Ее шевелюра сильно посветлела с момента нашей встречи. Густая чернота разбавилась светлыми проблесками, и сейчас это стало еще более очевидно. – Мм-м-м… это лучше, чем большая часть секса за мою жизнь.

Я хотел ее. Это стало чем-то постоянным, как ток крови, неизменно струящийся по венам, покуда жив. Но пока она была больна, вожделение ушло на глубину, уступив место тревоге и раздражению на всю ситуацию. Однако стоило только упоминанию о сексе слететь с ее губ, и во мне словно сработала арбалетная пружина, выстреливая похотью разом и в голову, и в пах. Вдарило так, что перед глазами на мгновение помутилось и бедра, поясница и задница напряглись, будто готовясь врезаться в Соньку. Я рвано выдохнул сквозь зубы, давясь этой жаркой волной, стремясь загасить ее. Ну не скот же я совсем.

– К которой части это относится? – прорычал отчетливо агрессивно рядом побратим, и, глянув на него, я как свое отражение увидел. Весь подобравшийся, как перед прыжком, верхняя губа задрана, обнажая зубы, жрет глазами торчащую из бадьи макушку Соньки, не подозревающей поди, что тут сразу два хищника замерли на изготовку. Уж пониже пупка точно все готово за один вдох.

– Не прибедняйтесь, – расслабленно вздохнула Сонька. – Вы мне не наивными девственниками оба попались, а вполне себе искушенными любовниками. Уж понять, насколько мне хорошо от того, что со мной творите, прекрасно можете.

Знала бы, что ты творишь, полымянница. С самого первого раза я чуть в жаре твоей насмерть не утоп, и сейчас горю и дурею. Слабая ты еще – твое спасенье, иначе бы уже выдернул из воды и на себя натянул, губы твои сжирая. Голодный, до дикости голодный по тебе, женщина.

Сонька же, будто издеваясь, последние капли выдержки моей цедя, мылась не торопясь и как нарочно дразнясь. Вымыла волосы, скрутила их еще мокрыми на затылке, заколов гребнем и открыв шею. Я поймал себя на том, что слюну глотаю и по губам изнутри языком вожу, умирая от необходимости впиться в ее кожу над беззащитным горлом. Всосать ее жадно, оставляя отчетливые следы обладания. Каждый, кто посмотрит на нее, посмеет это сделать, должен знать, кто придет вырвать его глотку даже за то, что помыслил о нашем.

Сонька села ровнее, ее дерзкие груди с торчащими сосками поднялись над молочно-белой водой так, что та ласкала, чуть плескаясь, их только снизу. А я давился завистью, ведь это я хотел облизать ее упругую плоть. Мучительница принялась ласкающими движениями тереть кожу рук, поднимая их по очереди кверху, отчего нахальные холмики подпрыгивали и доводили меня чуть не до грани. Но и на том извергиня не унялась. Встав во весь рост, стала водить ладонями по себе, подхватывая груди, прослеживая изгибы, проскальзывая тонкими пальцами между своих ног и ягодиц. Наклонялась, стоя к нам спиной, прогибаясь и ослепляя видом самую малость размыкающихся нижних губ. Да сдохну, сдохну. Понятия не имею, почему еще не ползу к ней. Подлокотники кресла, в котором удерживал последним усилием воли свою задницу, жалобно затрещали, когда я зажмурил глаза. Толку-то. Все равно уже не видел ничего от полыхания похоти. Что-то глухо стукнуло, и, зыркнув дергано вправо, я нарвался на такой же ополоумевший от вожделения взгляд побратима, каким сверкал, небось, сам. У Рэя выперли до белизны желваки, губы подергивались и кривились, он держался за угол камина, как за последнюю соломинку, и твердый камень крошился в его руке.

– Я так понимаю, что из нашего трио я тут одна хочу секса, да? – прозвучал в пространстве сжигающего меня пламени раздраженный голос Соньки, и заплескалась вода. – Блин, всегда подозревала, что соблазнительница из меня так себе. Спасибо, что заставили себя почувствовать себя круглой кривляющейся дурой.

Что? Что?!!!

Я моргнул пару раз, разгоняя полыхающую тьму перед глазами, и увидел, что Сонька уже выбралась из бадьи и вытирается рваными, даже злыми движениями. И запах той же эмоции расползался по комнате, перекрывая аромат ее вожделения. Ришевы вода и мыло! За ними я не почувствовал вовремя!

Рэй шагнул вперед, но я был быстрее. Метнулся вперед, схватил Соньку поперек талии сзади и тут же назад, падая обратно в кресло и роняя ее себе на колени. Руки побратима поймали только воздух. Но это не остановило его. Подступив к нам, он грюкнулся на колени перед креслом и на этот раз опередил меня. Запустил пятерню загребущую на затылок Соньки и, вцепившись в собранные волосы, толкнул к себе, сразу же впиваясь в губы. Рыкнув азартно, я царапнул слегка хрупкое плечо зубами и всосал нежную кожу шеи в ее изгибе, одновременно жадно захапывая в ладони обе ее груди.

Наша полымянница протяжно застонала, заерзала на мне, притираясь ягодицами к гудящему стволу.