И она вышла.

Лежа в горячей воде, Суза постепенно начала осознавать весь ужас ситуации. Так вот о чем шла речь в его письме: Натаниэль собирается угнать судно! А еще он писал, что хочет быть рядом с ней следующие лет десять-пятнадцать – наверное, планировал уйти в отставку сразу после…

Теперь, конечно же, ничего не выйдет: его врагам все известно. Этот русский намерен протаранить судно Ната, а Хасан – угнать и устроить на него засаду. В любом случае Дикштейну грозила опасность. Надо его предупредить!

Знать бы только, где он…

А те двое внизу воображают, будто могут ею управлять!

Хасан, как всякий арабский шовинист, рассчитывает на покорность и послушание женщины. Отец ждет, что она автоматически примет сторону палестинцев вслед за ним, поскольку он – глава семьи, а значит, ему видней. Он и понятия не имеет, что на самом деле думает его дочь; так же было и с женой. Эйле всегда удавалось обвести мужа вокруг пальца: он даже не подозревал о ее жизни на стороне.

Когда Суза поняла, что ей предстоит, ее снова охватила паника.

И все-таки есть шанс предупредить Ната!

Они хотят, чтобы она его нашла, – вот и отлично! Наверняка удастся их провести: они ведь уверены в ее лояльности – нужно только подыграть.

А если она все испортит? Тогда сама же и приведет их к нему!

И потом, даже если Хасан его не найдет, остается еще этот русский.

Если его предупредить заранее, он сможет ускользнуть от обоих.

Может, ей удастся избавиться от Хасана и найти его самой?

Какие еще есть варианты? Тянуть время? Жить дальше как ни в чем не бывало? Ждать от него звонка? На самом деле стремление найти Ната было продиктовано отчасти желанием увидеть его, отчасти страхом: а вдруг ему грозит смертельная опасность? С другой стороны, своим бездействием она могла помешать планам Хасана, правда, русских это не остановит.

Итак, решение принято: она притворится, будто действует заодно с Хасаном, и разыщет Ната.

Внезапно Суза ощутила прилив эйфории. Она оказалась в ловушке, но чувствовала себя свободной; подчинялась отцу, но наконец-то бросала ему вызов; ее судьба отныне связана с Натаниэлем – в горе и в радости.

А еще ей было очень, очень страшно…

Она вылезла из ванны, вытерлась, оделась и спустилась вниз, чтобы сообщить им хорошие новости.

Шестнадцатого ноября 1968 года в четыре часа утра судно «Копарелли» легло в дрейф у Флиссингена, на борт поднялся лоцман, чтобы провести его через Западную Шельду в Антверпен. Четыре часа спустя у входа в бухту их встретил второй лоцман. Пройдя через шлюз Руайе, судно прошло в Каттендейк, где и пришвартовались у причала № 42.

За этими маневрами внимательно наблюдал Дикштейн.

Едва завидев медленно вплывающее в док судно с надписью «Копарелли», он представил себе бочки с желтым кеком, которые вскорости заполнят его брюхо, и испытал чуть ли не вожделение, словно перед ним было обнаженное тело любимой женщины.

Он перевел взгляд на железную дорогу, ведущую почти к самому краю причала: там уже поджидал состав из одиннадцати вагонов. В каждом из десяти помещалась пятьдесят одна двухсотлитровая бочка с запечатанной крышкой и маркировкой «плюмбат», в последнем вагоне везли пятьдесят бочек. Они стояли так близко – их можно было потрогать, что он и сделал ранним утром, не удержавшись. Вот бы сюда сейчас отряд израильских коммандос на вертолетах: налететь, захватить – и вся недолга!

Портовые власти понимали, что с желтым кеком следует обходиться осторожно, но им хотелось как можно скорее избавиться от этого груза: подъемный кран уже стоял наготове.

Однако сперва необходимо было уладить некоторые формальности.

Первым на борт поднялся чиновник из судоходной компании, чтобы дать «на чай» лоцманам и получить от капитана список экипажа для полиции порта.

Вторым на борт поднялся Иосиф Коэн. В его задачу входила поддержка отношений с клиентами: следовало подарить капитану бутылку виски и выпить символически с ним и с портовым чиновником. Кроме того, он принес для комсостава входные билеты с оплаченными напитками в лучший ночной клуб города. А еще ему предстояло выяснить фамилию судового механика. Дикштейн посоветовал попросить список членов экипажа, чтобы посчитать количество билетов.

Судя по всему, план сработал: проходя мимо Дикштейна, Коэн пробормотал, не снижая скорости:

– Фамилия механика – Сарн.

Погрузка началась лишь после полудня. Бочки перекатывали по одной, в трюмах каждую закрепляли деревянными клиньями. Как и ожидалось, за день грузчики не управились.

Вечером Дикштейн отправился в ночной клуб. Возле барной стойки рядом с телефоном сидела шикарная брюнетка лет тридцати с надменным аристократическим лицом. На ней было элегантное черное платье, подчеркивавшее изумительные ноги и высокую округлую грудь. Дикштейн незаметно кивнул брюнетке и устроился в углу с кружкой пива, выжидая. Конечно же, они придут: когда это моряки отказывались от бесплатной выпивки?

Клуб начал постепенно заполняться. К женщине в черном пару раз подходили, но та отрицательно качала головой – значит, клиентов не снимала. В девять часов Дикштейн вышел в холл и позвонил Коэну. Согласно предварительной договоренности, тот должен был под удобным предлогом позвонить капитану. Выяснилось, что билеты взяли все, кроме двоих: самого капитана, занятого бумажной рутиной, и простуженного радиста – новенького, взятого на борт в Кардиффе взамен Ларса.

Дикштейн набрал номер клуба и попросил к телефону мистера Сарна. Из холла ему было слышно, как бармен выкликал фамилию, вторя сам себе в телефонной трубке. Вскоре послышался чей-то голос:

– Алло? Сарн слушает. С кем я разговариваю? Алло?

Дикштейн повесил трубку и быстро вернулся в бар. Женщина в черном разговаривала с высоким загорелым блондином лет тридцати, Дикштейн уже видел его раньше, в порту. Значит, это и есть Сарн.

Женщина улыбалась ему чарующей улыбкой, чуть обнажая ровные белые зубы и устремив на него томный взгляд из-под полуопущенных век. Она выглядела безумно сексуально и в то же время естественно – никто бы не заподозрил, что все эти приемы тщательно отрепетированы перед зеркалом.

Дикштейн завороженно наблюдал за ними. Он имел самое смутное представление о том, как знакомятся мужчины и женщины, и еще меньше понимал, как женщина, соблазняя мужчину, ухитряется внушить ему уверенность в том, что это его инициатива.

Впрочем, и Сарн обладал изрядной долей обаяния: улыбнувшись ей, словно проказливый мальчишка, он сразу помолодел лет на десять. Она улыбнулась в ответ. Он помедлил, но не нашел, что сказать, и, к ужасу Дикштейна, развернулся, собираясь уходить.

Дикштейн напрасно волновался: брюнетка держала ситуацию под контролем. Она тронула Сарна за рукав, и он снова повернулся. В ее руке откуда ни возьмись появилась сигарета. Сарн похлопал по карманам в поисках спичек: видимо, он не курил. Дикштейн внутренне застонал. Женщина достала зажигалку из сумочки и протянула ему, он помог ей прикурить.