Эшфорд уставился в свой бокал, затем осушил его залпом.

– Тут возникает два вопроса, – начал он, и Хасан понял, что профессор воспринимает ситуацию как интеллектуальную задачу – типичный механизм психологической защиты робкого ученого. – Во-первых, смогу ли я чем-то помочь, во-вторых, стоит ли мне это делать. Последний вопрос приоритетнее, по крайней мере с точки зрения морали.

«Вот взять бы тебя за шиворот да встряхнуть хорошенько», – подумал Хасан.

– Конечно, стоит – вы же за нас, – сказал он.

– Все не так просто. Ты просишь меня вмешаться в конфликт двух людей, оба из которых – мои друзья.

– Но лишь один из них – за правое дело.

– Значит, я должен помочь тому, кто прав, – и предать того, кто неправ?

– Разумеется.

– Ничего разумеющегося тут нет. А как ты собираешься поступить, когда найдешь его?

– Профессор, я работаю в египетской разведке, но душой я – и вы, надеюсь, тоже – с Палестиной.

Эшфорд проигнорировал «наживку».

– Продолжай, – бесстрастно кивнул он.

– Мне нужно выяснить, где и когда Дикштейн планирует украсть уран. – Хасан помедлил. – Фидаи доберутся туда раньше его и перехватят груз.

Глаза профессора заблестели.

– Бог ты мой! – воскликнул он. – Вот здорово!

Ага, почти клюнул, подумал Хасан.

– Отсюда, конечно, проще рассуждать, читать лекции, ходить на собрания в поддержку нашего движения, когда вся тяжесть борьбы падает на наши плечи там, в зоне боевых действий. Я прошу вас внести реальный вклад в общее дело. Вы должны наконец решить для себя, насколько это для вас серьезно. Именно сейчас настало время доказать, что ваши проарабские взгляды – не просто отвлеченная утопия. Считайте это экзаменом, профессор.

– Возможно, ты прав, – задумчиво протянул Эшфорд.

И Хасан понял, что он готов.

Суза решила признаться отцу в том, что любит Ната Дикштейна.

Сперва она колебалась. Те несколько дней, проведенных вместе, были бурными и эмоционально насыщенными, но ведь эмоции могут быстро выветриться. Суза решила не делать никаких поспешных выводов: будь что будет.

Случай в Сингапуре заставил ее передумать. Двое стюардов оказались «голубыми» и потому использовали лишь один номер из полагающихся каждому. Во втором номере экипаж устроил вечеринку, на которой один из пилотов решил приударить за Сузой. Тихого улыбчивого блондина с тонкими чертами лица и эксцентричным чувством юмора стюардессы единодушно считали лакомым куском. Раньше она легла бы с ним в постель не задумываясь – сейчас же сказала «нет», к немалому изумлению остальных. Обдумывая эту сцену позже, Суза вдруг поняла, что больше не хочет случайнного секса: на самом деле ей нужен один лишь Натаниэль. Это напомнило ей ощущения пятилетней давности, когда вышел второй альбом «Битлз», и она перебрала всю свою коллекцию пластинок Элвиса, Роя Орбисона, «Эверли Бразерс» и поняла, что они ей больше неинтересны: знакомые мелодии заслушаны до дыр и больше не цепляют за живое – необходим новый уровень. Что-то в этом роде она испытывала и сейчас, только гораздо глубже.

Решающим аргументом послужило письмо Дикштейна, написанное бог знает где и отправленное из парижского аэропорта «Орли». Мелким аккуратным почерком с нелепыми завитушками излил он свою душу, и это ошеломляло, поскольку исходило от человека, в обычной жизни довольно замкнутого. Читая письмо, Суза обливалась слезами.

Но как объяснить все отцу?

Конечно, он не одобряет политику израильтян. Отец был непритворно рад видеть своего старого ученика и даже закрыл глаза на тот факт, что они по разную сторону баррикад. Однако теперь Дикштейн станет частью ее жизни, членом семьи. Он писал: «… именно этого я хочу – прожить с тобой всю оставшуюся жизнь», и Сузе не терпелось поскорее встретиться с ним и сказать: «Да, да, я тоже!»

Сама она считала, что обе стороны неправы в своих действиях на Ближнем Востоке. Бедственное положение беженцев, конечно, ужасало, но чем страдать, лучше бы взяли себя в руки и строили жизнь заново. Иначе что, воевать? Суза презирала театральный героизм, столь присущий многим арабам. С другой стороны, виноваты во всем, конечно же, сионисты – ведь это они захватили страну, которая им не принадлежала. Отец не поддерживал столь циничную точку зрения: для него на одной стороне была Истина, а на другой – Заблуждение, и призрак красавицы жены на стороне Истины.

Да, папа наверняка воспримет новость тяжело. Раньше он, бывало, мечтал о том, как поведет свою дочь к алтарю в белом платье, но она давно положила конец этим мечтам. Тем не менее Эшфорд не сдавался и периодически намекал ей: мол, пора остепениться и завести детей. Внук-израильтянин станет для него огромным ударом.

Что ж, такова плата за счастье отцовства, подумала Суза, открывая дверь.

– Папочка, я дома! – крикнула она, ставя сумку на пол и снимая пальто. Ответа не последовало. В коридоре лежал портфель: видимо, отец в саду. Суза поставила чайник и отправилась на поиски, мысленно подбирая нужные слова. Надо сперва рассказать о поездке, а затем плавно перейти…

Приближаясь к изгороди, она услышала голоса.

– И что ты собираешься с ним сделать? – спросил ее отец.

Суза остановилась, размышляя, стоит ли прерывать беседу.

– Пока буду просто за ним следить, – ответил чей-то голос. – До завершения операции Дикштейна убивать нельзя.

Суза зажала рот ладонью, заглушая испуганный вздох, и в ужасе бросилась бежать.

– Итак, – сказал профессор Эшфорд, – следуя «методу Ростова», надо вспомнить все, что мы знаем о Нате Дикштейне.

Да как угодно, подумал Хасан, только, ради бога, придумай что-нибудь!

Эшфорд продолжил:

– Родился в лондонском Ист-Энде. Отец умер, когда он был еще ребенком. А мать?

– Тоже умерла, если верить досье.

– Ага… Идем дальше: в разгар войны ушел на фронт – кажется, в 1943-м. Успел поучаствовать в операции на Сицилии. Вскоре его забрали в плен – где-то посреди Италии, не помню точно. Ходили слухи – ну, ты наверняка помнишь, – что в лагере ему пришлось совсем худо, ведь он еврей. После войны приехал сюда…

– Сицилия, – перебил Хасан.

– А?

– В досье упомянута Сицилия: предполагается, что он участвовал в краже оружия. Наши люди купили автоматы у какой-то банды на Сицилии.

– Если верить газетам, – вставил Эшфорд, – на Сицилии орудует только одна банда.

– Имелись подозрения, что угонщики подкупили сицилийцев.

– Погоди-ка… А не там ли он спас жизнь своему другу?

Интересно, о чем это Эшфорд? Хасан постарался сдержать нетерпение: пусть себе болтает – глядишь, и всплывет нужная информация.