Он как-то запнулся на последних словах, но это было уже не важно.

– Да как мы его найдем? Весь Запад Москвы, что ли, прочешем? – хмыкнул старший поисковой группы. – Продолжительности разговора Угарова с Анной Гаррис не хватило для фиксации. Пробовали ему звонить по его номеру, он не отвечает, хотя телефон у него включен. Он на определитель смотрит.

– Может, он мне ответит? – спросил Мещерский и начал набирать SMS.

Они все (и Катя, увы!) смотрели на него, как на фокусника-шарлатана. Слишком было все просто. А в таком деле в простоту не верилось. Уже ни во что не верилось.

ПАУЗА.

«Отчет о доставке сообщения».

Они ждали, не веря.

– Что ты ему написал? – спросила Катя.

Мещерский смотрел на дисплей.

ЗВОНОК!

– Это ты? Я тоже видел. Произошло еще одно убийство.

– Где? – голос Угарова был хриплым.

Заработала система автоматического сканирования: оперативники показывали жестами – так, хорошо, продолжайте.

– Недалеко от парка, в поселке. Я тоже видел… Это ужасно. Мальчишка… да он и не мальчишка, я не знаю, что это… Оно скрылось. И там были еще следы… Ее младшая сестра – ну ты понимаешь. Теперь они… Если это правда, то, что ты мне сказал, теперь они… оно будет охотиться за тобой.

«У НИХ ОДНА ПРИМЕЧАТЕЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ. ЕСТЬ ВСЕГДА ГЛАВНЫЙ, ВОЖАК. И ЭТО ВСЕГДА ОСОБЬ МУЖСКОГО ПОЛА. ЖЕНЩИНЫ НА ТАКОЕ ДЕЛО ИМ НЕ ГОДЯТСЯ…»

Катя вспомнила это и тут же запретила себе: нет, к черту. Этот вздор, сказки, мифы Востока…

Троянец, с которого все и началось, даже не был на Востоке, всего лишь в Албании, в горах на границе с Косовом…

Там же шла война. Разве могут сохраниться какие-то «запретные земли» во время войны? Во время обстрелов, бомбежек, боев? Или, может, это самая лучшая, самая благодатная среда, для того чтобы ОНИ…

– Звонок был из Тушина, район Трикотажной.

– Там железная дорога, склады, ремонтные мастерские, спрятаться есть где. – Гущин смотрел по карте. – Так, связываемся с Москвой, надо закрыть для поиска весь этот участок немедленно.

На дисплее ноутбука был лишь хаотичный картографический узор – так в тот момент казалось Кате.

А потом было мокрое ночное шоссе.

Оранжевые фонари…

Ладонь ощущала только мокрый шероховатый камень. Угаров поднес ладонь к губам – пахло плесенью, прелью. В свете прожектора были видны рельсы, вагоны, ржавые плоские крыши каких-то строений и стена – облупленная штукатурка, кирпич. Что там было за этой стеной – отстойник для вагонов или склад, а может, ремонтный цех, брошенный, открытый ветрам, залитый дождем? Вся эта промышленная ветошь у железной дороги давно уже предназначалась под слом. Тут и днем-то никто не ходил, а уж ночью в непогоду – тем более. Ни сторожей, ни воров (все давно вывезли, украли), и только бродячие псы…

Злобное рычание из тьмы…

Угаров судорожно вжался спиной в мокрый камень. Ну вот, выходит, не помогло. Не сумел спрятаться…

Возня, лай… Нет, это просто собаки, бездомная стая роется в мусорных баках. Бездомная стая на ночной охоте. Но это не та охота…

ТА ОХОТА БЛИЗКО, НО ЕЩЕ НЕ ЗДЕСЬ.

Он это знает, чувствует. У него ничего не осталось, кроме этого животного чутья, внутреннего инстинкта. И даже тот звонок по телефону ЕЙ – этой чужой, в сущности, женщине, кричавшей ему так отчаянно и так зло слова любви по телефону, – это скорее просто жест… прощальный жест… Просьба о прощении – это тоже жест, попытка выглядеть перед самим собой прежним.

«Чтобы было все по-человечески» – когда-то он говорил это ЕЙ, а может, Полине. Это самое «по-человечески» казалось панацеей от всех проблем. Но это тоже осталось где-то там – за гранью, которую он сознательно перешагнул, когда в парке двинулся следом за той тенью из прошлого. Когда вступил на запретные земли там, у дома с заросшим палисадником, в окнах которого отражался оранжевый мертвый закат.

И эта грань, которую он перешагнул, лишила его надежды на возврат.

Угаров вспомнил, что в одном из заброшенных домов, где он прятался, в комнате с вывороченными рамами, с валявшимися на полу газетами, заляпанными краской, на стене висел осколок зеркала. И он подошел и заглянул в этот осколок. И не увидел себя.

Андрея Угарова, которого он знал, чувствовал, видел прежде во всех зеркалах, больше не существовало.

Был лишь некий фантом – заросший щетиной, измученный дождем, холодом, ночевками в сырых подвалах, с безумным затравленным взглядом существа, за которым по пятам гонятся… гонятся…

ЗНАТЬ, ЧТО ЗА ВАМИ СЛЕДЯТ, ИДУТ НЕОТСТУПНО, ЖЕЛАЯ ЗАПОЛУЧИТЬ ВАШЕ…

ПРИШЛИ ПО МОЮ ДУШУ??!!

Угаров задохнулся: ему показалось, что он заорал это во всю мочь своих легких, а на самом деле это едва слышно прошептали его губы. Во рту пересохло. Дождь, лужи кругом, а ему так хочется пить…

Вот такая же жажда мучила его там, на обратном пути, когда он сел в машину и поехал, оставив ее… женщину у крыльца в палисаднике. Она даже не вскрикнула, когда он ударил, размозжив ей череп.

МАТЬ, МАМА, ЗАПОМНИ МЕНЯ ТАКИМ…

Какое было лицо у Сереги Мещерского, кореша юности, когда он слушал его признание…

Чего-то он все же не досказал ему. А, о том, что пить хотелось на обратном пути. Никаких других эмоций – страха, раскаяния, жалости, даже удовлетворения от содеянного – ничего, кроме жажды… Чисто инстинктивной жажды…

Все эмоции, ВСЕ ЭТО, ВЕСЬ ЭТОТ НЕСКОНЧАЕМЫЙ КОШМАР наступил потом. А там тогда просто хотелось пить, пить…

И сейчас…

Гравий, парковый гравий зашуршал, осыпался, легкая дрожь просекла листву старых лип. Угаров обернулся на звук. НИЧЕГО ЭТОГО НЕ БЫЛО, но он видел: мраморная статуя посреди парковой дорожки у шпалеры, увитой шиповником. Там не было никакой статуи, он же отлично это помнил, он остановился там, тогда… Мраморное тело было живым. Мраморное лицо обратилось к нему – гримаса боли, те самые черты. Как ОНА, которую он убил, превратилась в… Раны, так похожие на укусы, когда из живого еще тела вырывают куски мяса, захлебываясь кровью от жадности.

Вот что такое – убить и уехать, думая, что все сойдет с рук, все забудется, канет в небытие до следующего раза, до новой охоты…

Возле тела возникла маленькая фигурка и приникла к ранам, присосалась, как пиявка, хрипя и повизгивая от возбуждения, а потом быстро обернулась, сверкнув в темноте угольками глаз.

Угаров попятился, но… Там, за ним, была лишь стена то ли склада, то ли ремонтного цеха. Все произошло слишком быстро. Чудовищно быстро.

Он получил предупреждение, он готовился, пытался спрятаться, скрыться, ища надежное убежище, но его настигли, до него добрались.