— Попробуй понять.

— Попробую, — сказала Ребекка. — Обещаю.

— Я ведь тебе не безразлична?

— Конечно.

— Почему? Почему не безразлична?

— Потому что ты особенная.

— Что, просто так, за красивые глаза?

— Я тебе уже ответила, — сказала Ребекка.

— А я не поняла. Мне кажется, что у тебя должны быть какие-то особые причины, какие-то… особые… — Голос Терезы осекся, и она замолчала. А потом протянула руку и сжала руку Ребекки. Очень сильно, почти до боли.

— Хм… возможно, есть и особые причины, — пробормотала Ребекка.

— Я хочу, чтобы ты мне о них рассказала.

— Расскажу. Скоро.

Они подошли к самому краю пропасти, на дне которой лежала опасная правда. Еще шаг, и они обе полетят в эту страшную бездну. Ребекка прикусила губу почти до крови.

Возвратившись к себе в комнату, она открыла книгу ключиком. Хрупкий замок, маленький ключик — все это было таким забавным. С их помощью Тереза защищала свое самое сокровенное, но Ребекка знала, какую важность могут иметь для подростков подобные символы. Тереза носила этот ключик на шее, почти как нательный крест, и Ребекку глубоко тронуло ее доверие. Открыв книгу, она зажала ключик в ладони. Книга была исписана примерно наполовину крупным неровным почерком Терезы. Это было что-то вроде литературного альбома. Большей частью стихи, перемежающиеся небольшими прозаическими вставками. На первой странице Тереза написала крупными печатными буквами: КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ, а ниже был небольшой рисунок — что-то вроде древней чаши, в которой горело пламя.

Ребекка перевернула страницу и прочла первое стихотворение.

Я пыталась тебя любить,

Мама,

Но твоей религией была ненависть.

И тогда я крестила тебя огнем.

Я вообразила, что ты горишь,

Мама,

И я отчетливо это видела.

А когда с тебя сошла кожа,

И плоть тоже,

И наконец обнажился голый обугленный череп,

Который при моем прикосновении сразу же раскрошился,

Я наконец-то увидела, что там у тебя внутри.

Мама.

Безногие личинки и черви повсюду.

Они ползали среди пепла,

Проделывали ходы

И зарывались в свои черные норы.

Чувствуя легкую тошноту, Ребекка перечитала стихотворение, а затем перевернула страницу. Следующий опус был короче. Тереза старательно окантовала его со всех сторон языками пламени.

У меня для тебя подарок,

Мама.

Пламя.

Оно сожжет все ненужное, очистит тебя от уродства,

Обстругает до голой анатомии.

И в сердцевине этого огня

Будет медленно биться твое красное сердце.

Ребекка похолодела. Подойдя к окну, она долго вглядывалась в чистую голубизну итальянского неба.

Перевернув последнюю страницу альбома, Ребекка оцепенело пыталась отогнать навалившуюся на нее свинцовую тяжесть. Наконец, собравшись с силами, она взяла альбом и направилась к сараю искать Майкла.

Услышав шаги, он обернулся. Его лицо немедленно расплылось в улыбке. Он быстро подошел к ней и обнял.

— Ребекка!

Некоторое время она молча стояла, приникнув к его груди.

— Майкл…

— Ты мне снилась всю ночь, — прошептал он ей на ухо. — И все утро я тоже думал о тебе.

— Майкл, я пришла поговорить.

— Что случилось?

— Вот, взгляни. — Она сунула ему альбом. — Это мне дала Тереза.

Майкл улыбнулся, вытер руки и взял у нее альбом.

— Что это?

— Что-то вроде дневника.

— Зачем же ты мне его показываешь?

Она не стала подыгрывать его шутливому топу.

— Потому что это очень важно. Прочитай его, Майкл.

Он открыл альбом посередине и начал читать. Ребекка молча наблюдала за его лицом. Его улыбка медленно растаяла, он помрачнел и поднял глаза.

— Господи.

— Майкл, там все в таком же духе, — сказала Ребекка. Это равносильно признанию вины. Даже больше. Там объясняются мотивы, ее чувства, ее боль. Там есть все.

Он пристально посмотрел ей в лицо.

— Ребекка, это альбом девочки-подростка. Ты думаешь, все, что там содержится, означает то, что должно означать?

— А что же еще все это может означать? — почти крикнула она в отчаянии.

Майкл был явно потрясен. Он прислонился к стене и невидящим взглядом уставился в альбом.

— Ты правильно сделала, что принесла его мне. Спасибо.

— Я должна вернуть его Терезе.

— Скажи ей, что альбом у меня.

— Но она сочтет это предательством с моей стороны.

— Нет.

— И что ты собираешься делать, Майкл? — спросила Ребекка.

Он пожал плечами.

— Не знаю. В самом деле, в данный момент действительно не знаю. Дай мне время прочесть весь альбом.

Она тронула его руку.

— Я пойду, Майкл. Извини.

День был под стать настроению — белый, холодный, молчаливый. Даже после захода солнца снежная белизна продолжала слабо светиться. Небо потемнело, и с него посыпались снежинки, едва колыхаясь под ветром. Они серебрили деревья и строения, радуясь любой, даже самой маленькой горизонтальной поверхности, чтобы прилипнуть к ней.

К вечеру атмосфера в доме не прояснилась. Ужинать Тереза не спустилась, и Ребекка направилась к ней в комнату. Девочка лежала на постели с закрытыми глазами. Но Ребекка знала, что она не спит.

— Я прочла твои стихи, — сказала она, садясь рядом и легко гладя ее волосы.

Глаза Терезы медленно открылись.

— И?

— Я обещала, что постараюсь попять, дорогая…

— Ты меня ненавидишь? — прервала ее Тереза.

Ребекка наклонилась поцеловать лоб девочки.

— Тереза, я никогда не смогу тебя ненавидеть!

Широкий печальный рот Терезы скривился. Она обняла Ребекку и прижалась к ней.

— Я тебя никогда не оставлю, — прошептала Ребекка. — Никогда.

Тереза прошептала в ответ что-то нечленораздельное.

Ребекка чуть отстранилась.

— Но ты, Тереза, возможно, станешь ненавидеть меня. За то, что я дала этот альбом твоему отцу. — Она почувствовала, как вздрогнула Тереза, и продолжила тихо: — Я должна была это сделать, милая. Ему очень важно знать, что происходит у тебя внутри. По-настоящему важно.