Он почти сразу понял, что Оловянная осторожничает. Стремится интерес к Пушистой поддерживать, но при этом пытается не дать делу принять слишком серьезный оборот. Доносит: сомнительные разговоры ведет, но антисоветские — ни-ни. А в чем разница? Разница в том, что к власти она лояльна, вообще аполитична, не диссидент ни в коем случае! Подрывной литературы не читает, голосов иностранных не слушает. КПСС не ругает («Ой ли, — думал Софрончук, — я и то, бывает, поругиваю»). Товарища Сталина не вспоминает. Но при этом — религиозность скрытая присутствует. Союз художников СССР не любит. Социалистический реализм считает скучным. Одержима странной идеей поиска каких-то цветовых гамм.

Кап-кап-кап, гнул свое кран. Бу-бу-бу, бубнила Оловянная. А еще Софрончук, на свое несчастье, додумался попросить, чтобы в номер принесли полный чайник. Местные коллеги удивились: еще чего… Но Софрончук настаивал, он считал, что такой штрих поможет наладить контакт. Но, во-первых, никакого контакта не получилось и получиться не могло. А, во-вторых, Оловянная оказалась какой-то профессиональной чаевницей.

Увидев чайник, она чрезвычайно оживилась. На приторно любезный вопрос Софрончука, не желает ли испить чашечку, ответила кокетливо, с придыханием: «О, конечно! О, с удовольствием!»

Когда первая чашка была опустошена, он из вежливости предложил ей вторую. И она немедленно согласилась. Но этим дело не ограничилось. И третья чашка не была отвергнута, и четвертая. Наконец чай кончился. Но исчерпался и разговор. Софрончук понял, что он выдохся, что ничего больше он из Оловянной не выжмет. Что все разговоры ходят по кругу — поиски цветовых сочетаний, нелюбовь к официальным художественным организациям, нездоровые духовные поиски, интерес к религии… Когда он пытался добиться большей конкретики, задавал неожиданные вопросы о взглядах и образе жизни Пушистой, агентесса терялась, смешно морщила лоб, мучительно напрягалась, и разговор опять шел по кругу.

Плюнул наконец Софрончук, и отпустил Оловянную восвояси. Только время с ней терять!

Но зато в тот же день, ближе к вечеру, появилась оперативная информация, открывающая отличную возможность близкого личного контакта с самой Пушистой.

Интересное совпадение: накануне она оставила в ЖЭКе заявку на вызов слесаря-сантехника — по поводу как раз протекающего крана! Правда, уж ничего такого совсем невероятного в таком совпадении не было. Проблема протекающих водопроводных кранов была постоянной составляющей быта СССР.

Ох, как не любил Софрончук свою первую профессию! Еще недавно ни за что не поверил бы, если бы кто-то ему сказал, что он согласится к ней вернуться, пусть даже на несколько минут всего. Но не воспользоваться этой идущей в руки возможностью подобраться к Пушистой было бы глупо.

«Мне бы какую-нибудь спецовку», — сказал Софрончук коллегам. На следующее утро принесли ему новенький гэдээровский синий комбинезон.

— Это что, у вас тут в таких сантехники ходят? Ни за что не поверю! — рассердился Софрончук. — Вы мне с ходу легенду хотите порушить? Найдите что-нибудь правдоподобное, а то и в Москве разве что по Кремлю в таком виде рабочие ходят… Да и то… не всегда, честно говоря.

Искали, искали, так ничего толком и не нашли. Какую-то грязную рвань предлагали, но это была уже другая крайность, да и не налезали те отрепья на дородного Софрончука. Потом все же нашли телогрейку — новую совсем, тоже не того размера — была она ему слегка мала. Натянул ее Софрончук кое-как, маскарад дополнили брюки бумазейные, которые дома иногда носил вместо пижамы, — хоть и жалко их было, но что поделать… Пошел в таком виде на стройку, там повалялся слегка на куче мусора, в песке и цементной крошке побарахтался. Дело было вечером, и в конце мероприятия его застукал сторож. Стал гоняться за ним с лопатой в руке, крича: «У-у, проклятые, клея нанюхаются! Ща я тебя…»

Софрончук удостоверения показывать сторожу не стал, боялся, как бы старого кондрашка не хватил. Да и внукам о чекистах странные вещи, пожалуй, начнет рассказывать… Перемахнул через забор и был таков.

Потом комплект спецодежды этой слегка намочил и водрузил на вешалку — отвисеться, приобрести естественный вид. Все равно идти к Пушистой сразу нельзя было: кто же поверит, что настоящий сантехник явится на следующий день после вызова? Такого не бывает… Три дня тоже маловато, но больше Софрончук ждать не захотел. Томительно ждать стало. Пока суд да дело, поездил на «Волге» чуть-чуть за Пушистой, посмотрел на нее издалека. Сидел на переднем сиденье, рядом с шофером, надвинув шляпу на лицо. Толком разглядеть объект не удалось, видно было, что фигура ладная, что двигается красиво, грациозно. «На это одно мужики реагируют, — думал Софрончук, — особенно те, что в бабах разбираются. Ценители, вроде меня».

«Но — никаких! — строго приказал он себе. — Запрещаю даже думать в этом направлении! Не тот случай». С объектом разработки шуры-муры, фигли-мигли справлять и вообще-то опасно, но в данном случае опасно в квадрате. Или в кубе! В двадцать четвертой степени.

Начальник местного седьмого направления, наружки местной, майор Ряженцев предлагал еще за Пушистой поездить. Машину только поменять, чтобы не примелькаться, и вперед. Но Софрончук отказался. Сказал: не надо, а то заметит еще. Она, похоже, баба наблюдательная. «Да ну, вон ходит, под ноги себе глядит, вся в своих мыслях», — спорил Ряженцев. Но Софрончук настоял на своем.

Наконец, пришел долгожданный третий день. В одиннадцать пятнадцать утра Софрончук был у Натальиной двери. Выждал еще полторы минуты. С удивлением понял, что волнуется. Даже сердце стучит как-то учащенно. Объяснил себе это явление так: он же не разведчик-нелегал, изображать других людей в реальности не приходилось. Когда учился, что-то похожее делали на занятиях, ну да это было так, понарошку. К тому же ремесло сантехническое подзабыл. Вдруг не справлюсь, думал он. А нахвастался перед коллегами из облуправления… Неловко будет…

Может, и другие какие-то причины для волнения были, Пушистая задевала за живое, интригующая дама все-таки, необычная, судя по всему… Но об этом думать не стоило. А надо было настроиться на роль.

Софрончук решительно позвонил в дверь.

Наташа открыла сразу. И воззрилась на него в упор с явным изумлением на лице. Он сказал очень серьезно (даже вроде как-то мрачно-загробно получилось):

— Сантехника вызывали?

Наташа почему-то прыснула, но тут же подавила смех. Сказала:

— Вы — сантехник? Надо же, не похожи совсем… А Пашка, Пашка-то наш где? Неужели запил опять? А мне говорили, он на просушке сейчас…

— Я не знаю… меня из соседнего района прислали на подкрепление, — воспроизвел заранее сделанную заготовку Софрончук.

А сам думал: «Никудышный я актер. Зачем полез в такие дебри? Если бы Ульянов узнал, то уволил бы, наверно, без пенсии».

— Никудышный вы актер, — сказала Наталья. — Какой вы сантехник! Вы — офицер КГБ.

Никогда в жизни Софрончук не испытывал такого шока. Но все-таки защитный механизм какой-то включился. Потому что даже помимо его воли лицо стало изображать недоумение. А голос сам собой негодующе загундосил: