Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фофанов насторожился, но виду не подал. Сказал:
— Ладно, представил.
— И вот, вообразите себе, что на свалку обрушился ужасный шторм. Даже, скажем так, смерч.
Фофанов почувствовал, что у него что-то холодеет внутри.
А Буня продолжал увлеченно:
— И вот этот смерч так перемешал обломки металла, что они сложились в самолет — в «Ил-62-М», например.
— Или в «Боинг-747», — тихо вымолвил Фофанов.
— Ну да! Да! Может быть, и в «Боинг». Так вот, какова вероятность того, что такое может случиться, как вы думаете?
Фофанову определенно было дурно.
— По-моему, ерунда какая-то, заумь, — пробормотал он хриплым, срывающимся голосом, таким, что он и сам его не узнавал. — Но знаете что? Если не возражаете, давайте пойдем ко мне в корпус, а то мне пора лекарство принимать. Заодно там и договорим спокойно. Хотя я… Нет, неважно, там я скажу, что об этом думаю.
Буня пожал плечами: дескать, как вам будет угодно. Членам Политбюро не отказывают. Но, кажется, слегка обиделся на «заумь». И от обиды в лице что-то появилось такое, странное. Может быть, все-таки рыбье.
Горничная в светлом переднике разливала английский чай «Липтон», а Фофанов ворчал себе под нос, что «Три слона» ничем не хуже. Зачем этот разврат, зачем драгоценную валюту тратить на ерунду?
Впрочем, в корпусе много такого было, инвалютного. Они с Буней сидели в гостиной фофановских апартаментов, обставленных финской мебелью. Сам Фофанов восседал в кресле с массивными ножками черного дерева, а Буня скромно притулился на кожаном стульчике с другой стороны мраморного журнального столика.
Когда горничная ушла, Фофанов принялся расспрашивать Буню о квантовой механике. Правда ли, что некоторые ученые в Америке заговорили вдруг о каком-то «наблюдателе», без которого, дескать, и вселенную представить себе невозможно? Не есть ли это проявление самого махрового идеализма, если не сказать — религиозного сознания? Кто же наблюдатель этот — бог, что ли?
— Да нет, нет, совсем не обязательно… это такая довольно абстрактная концепция … объяснить крайне сложно… И, кстати, впервые это понятие появилось чуть ли не в 20-е годы. Наши крепко врезали буржуазной науке за идеализм и поповщину, но, между нами говоря, с этим самым наблюдателем не все так просто…
Договорить Буня не успел. Его прервали. Какие-то странные, резкие звуки раздались то ли из-за стены, то ли вообще из мощного стенного шкафа.
— Это еще что такое? Ремонт какой-то? Здесь же должна быть идеальная звукоизоляция, — возмутился Фофанов.
— Ох, кажется, я догадываюсь, что это такое! — вскричал вдруг Буня. — Да, скорее всего, так оно и есть! Как удачно получилось, что я оказался здесь! Смогу вас друг другу представить.
— Представить? Кого? Кому? — Фофанов был изумлен.
И тут стенной шкаф с пронзительным скрипом открылся, и оттуда выглянул человек в зеленом хирургическом комбинезоне. Оглядевшись, он осторожно вышел наружу — один неуверенный шаг сделал, потом второй, уже энергичней, третий — совсем ретиво и уверенно. И вот он уже весь снаружи: зеленая маска закрывает нижнюю часть лица, зеленая шапочка на голове, а на носу очки, в общем, лица не разобрать.
— Григорий Ильич, позвольте вам представить: это хирург, хирург Тартаров, — представил пришедшего из шкафа Буня.
— Нейро, нейрохирург! — строго поправил Буню зеленый.
— Ну да, да… Конечно, различие ощутимое, — сказал Буня.
— Особенно в заработной плате! — подняв палец, уточнил Тартаров.
— Различие большое — и учиться дольше и труднее…
— Не каждый сможет!
— И квалификацию сложнее получить… и степень…
— Никакого сравнения. Все в квадрате!
Фофанов сидел в своем кресле и смотрел на происходящее безрадостно.
— Так я и знал, что этих шкафов надо опасаться, — сказал он. — Думал, недаром нам так много их понаделали, да еще таких глубоких. Зачем они? Ясное дело, не просто так. А именно для всяких гэбэшных штучек: подсматривать, подслушивать, отслеживать… Не сомневаюсь: если в шкафу заднюю стенку снять, за ней такое обнаружится! Говорят, нельзя за нашим братом, членом ПБ, слежку устраивать. Но это официально нельзя. А в действительности для этого спецотдел есть, которого официально нету.
— Видите ли, Григорий Ильич, — откашлявшись, торжественно сказал Буня. — Михаил Илларионович Тартаров — он вообще-то не имеет к названному вами ведомству никакого отношения… ну, разве что самое косвенное…
— Очень, очень косвенное! — кивал головой нейрохирург.
— Да, да, он врач, медик, он клятву Гиппократа давал!
— Знаю я эти клятвы, — ворчал Фофанов.
Нейрохирург проигнорировал эту реплику, сказал решительно:
— Не будем терять времени. У нас его не очень много.
— Прямо скажем, мало у нас времени! — подтвердил Буня. И жестом пригласил нейрохирурга присесть. Тот важно кивнул головой, подтащил стул к мраморному столику, уселся. Буня же тем временем налил ему чаю. Сказал Фофанову:
— Еще чайку, Григорий Ильич? Давайте я подолью!
«Наглость сумасшедшая!» — думал Фофанов, но промолчал, только головой покачал.
Тартаров меж тем извлек из глубин своего хирургического комбинезона пачку бумажек — они показались Фофанову знакомыми.
— О, — сказал он. — Эту историю я, кажется, знаю… Опять про свалку? Опять про самолет?
Нейрохирург переглянулся с Буней, дескать, о чем это пациент?
— Не знаю, что вы имеете в виду, Григорий Ильич… Я принес вам чертеж, изображающий устройство одного микроскопического организма. Вот взгляните, пожалуйста.
Фофанов вздохнул, без всякой охоты наклонился к столу, посмотрел на листки.
Там под грифом «Для служебного пользования» кто-то размашисто, но красиво нарисовал какую-то закорюку. Фофанов напряженно вглядывался в рисунок, но ничего не понимал.
— Видите, видите, Григорий Ильич? — возбужденно спрашивал Тартаров.
— Не вижу, вернее, вижу что-то мне непонятное и неизвестное, — сухо отвечал Фофанов — Я, знаете ли, гуманитарий по образованию и опыту работы… И в биологии ничего не смыслю.
— Но как же! По-моему, это очевидно! Это — флагелла. Попросту говоря, пламенный мотор… Двигатель натуральный, находится в заднем месте у бактерии e-coli, для друзей — колька… Люди до подобного устройства доперли только в ХХ веке… Да и то, надо признать, у микроба моторчик посовершеннее. Экономичнее и рациональнее. И колька с ним рождается! Причем — вот смотрите, смотрите! — мотор состоит из нескольких тончайших, точно подогнанных деталей… Уберите хоть одну из них или сломайте какую-нибудь из них, и мотор работать не сможет!