Без восьми двенадцать Норман был опять на Дэлани-стрит. На сей раз он зашел в магазинчик подержанных книг. В полдень зеленщик окликнул соседа, а секунду или две спустя появился в дверях в джинсовой куртке и двинулся через дорогу к пабу. Седенький владелец лавки со всякой рухлядью пристроился на перевернутом ящике, подставил солнышку морщинистое лицо и уткнулся в газету.

Пора! Каких-нибудь две минуты — и Монти вернется с пивом, тогда все пропало. Ну же, смелость города берет!.. Скейс бодрым шагом пересек улицу и вошел в магазин; проделал он это столь быстро, что добровольный сторож и глаз не успел поднять. И снова удача улыбнулась похитителю. Коричневатая спецодежда висела на гвоздике над мешками картошки, прислоненными к задней стене. Коснувшись гладких ключей, Скейс исполнился торжества, и его сердце радостно забилось.

Между тем старьевщик уже стоял между нежданным посетителем и прилавком. Норман не дал ему заговорить, выпалил первым:

— Понимаете, я оставил сумку фирмы «Маркс энд Спенсер» и не знаю где: толи здесь, то ли в книжном напротив, то ли в молочной лавке на Мелл-стрит. Там ее нет, вот мне и подумалось: может, Монти нашел пропажу и отложил у себя?

Проницательные глазки недоверчиво сощурились. С другой стороны, ничего противозаконного не произошло. Скейс не приближался к кассовому аппарату, не набивал карманы товаром и вообще едва успел зайти. Да и что там воровать, позади прилавка-то? Старичок брюзгливо пробурчал:

— Монти? Никакой он не Монти. Монти уж двадцать лет как помер. А это Джордж. И он бы сказал мне про сумку.

— Да, пожалуй, здесь ее нет, а больше и положить-то некуда. Должно быть, я все-таки забыл ее в прачечной, а кто-нибудь присвоил. Благодарю вас.

Мужчина проворно зашагал прочь, перешел дорогу и оказался на тротуаре в тот самый миг, когда Монти — после стольких дней трудно было называть его Джорджем даже про себя — вышел из дверей «Слепого попрошайки», осторожно держа в обеих руках по пенистой кружке с пивом.

Такого облегчения, восторга, ликования Норман не испытывал ни разу. Детские выходки на пляже казались теперь невинными шалостями. Душа возносила хвалебные гимны, сама не ведая кому. Скейсу хотелось подбрасывать сияющие ключи, слушать их веселый звон и шутя ловить одной рукой, но он с усилием сдержал неуместный порыв. Разве что улыбнулся зеленщику, проходя мимо.

Ключи он аккуратно разделил на два комплекта, перевязав их разными шнурками. Придется еще проверять на месте, какой из них предназначен для какой двери: один должен был отпирать парадную, другой — ту, которая соединяла подъезд и лавку. Если повезет, угадает с первого раза. Чем дольше он промешкает у двери, тем больше вероятность попасться кому-нибудь на глаза.

Скейс подождал в привычном укрытии за забором, пока убийца с дочерью не ушли, затем отсчитал еще сорок минут — на случай если они что-то забудут и неожиданно вернутся. Щель в проржавленном железе не давала широкого обзора, но мужчина приложил к ней ухо и, лишь когда затихли последние шаги, стремительно пересек пустырь и протиснулся между покосившимися бетонными панелями, как делал не раз и не два.

Дэлани-стрит была пуста. Над закрытыми на ночь заведениями горели окна квартир. Люди устраивались перед телевизорами, готовили ужин, обсуждали прошедший день. Прачечную самообслуживания заливал яркий свет. Какая-то немолодая женщина с корзиной на колесиках везла гору спутанного белья от стиральной машины к сушилке.

Норман достал первый набор ключей и, зажав их в ладони, торопливо перешел улицу. Железная собачка нырнула в скважину. Ничего не получилось. Он зашевелил губами, беззвучно повторяя себе: «Спокойно, спокойно, спокойно…», нащупал в кармане другую связку. На сей раз ключ без труда повернулся. Норман шагнул в коридор и затворил за собой дверь.

В тот же миг его охватил нечеловеческий ужас: здание содрогнулось и задребезжало от основания до крыши. Незваный пришелец окаменел, затаив дыхание. Потом понял — и расслабился. Это всего лишь подземный поезд промчался близко в тоннеле между Марилебон и Эджвер-роуд. Шум наконец умолк, и дом погрузился в тишину. Мужчина замер, прислушался. В подъезде стоял тяжелый, грубый запах картошки, к нему примешивался более легкий и тонкий аромат яблок. В конце коридора бледнели два размытых пятна: дверь с панелями из непрозрачного стекла, ведущая на задний дворик.

Включив карманный фонарик, Скейс двинулся туда вслед за лучом. Створка запиралась на два засова, снизу и сверху, что исключало любую возможность укрыться во дворе: наверняка хозяйки проверяли обе щеколды, прежде чем ложиться спать.

Норман посветил на лестницу и медленно тронулся вверх, проверяя каждую ступень перед тем, как перенести на нее всю свою тяжесть. Вот и площадка. Дверь в заветную квартиру располагалась слева. Яркий луч упал на нее — и выхватил из темноты солидный кодовый замок.

Разочарование тугим комом подступило к самому горлу, так что непрошеного гостя едва не стошнило желчью. Скейс не стал колотить в отчаянии по двери, а просто ткнулся в нее горячим лбом, пытаясь подавить слабость. За ней пришли гнев и досада: он-то, глупец, надеялся найти квартиру открытой. Некогда так оно и было в подобных домах: один хозяин, один парадный вход, один замок. А здесь — даже не автоматический «американец». Что же теперь, опять воровать ключи? Или пробиваться силой?

Раньше Норман предполагал досконально изучить квартиру, выяснить, где спит убийца, с тем чтобы уверенно пройти к ее постели, а после столь же беспрепятственно скрыться, не боясь ошибиться дверью. Намерение оказалось неосуществимым. Придется менять планы. Все же кое-какие приготовления не мешало бы сделать прямо сейчас. Скейс решил заняться осмотром дома. Хотя Мэри Дактон и девушка не могли вернуться раньше полуночи, мужчина перемещался на цыпочках, прикрывая фонарик левой ладонью и прислушиваясь к любому шороху. Тихо, со всей осторожностью приоткрыл он дверь ванной — и вжался в стену, точно ожидая там кого-то увидеть. Верхняя часть окна была откинута; в лицо подул прохладный ветер, от которого надулись и затрепетали занавески. Они были задернуты, однако Скейс не решился включить фонарик. Тем более что лондонское небо, испещренное пурпурными и багровыми всполохами, ясно давало рассмотреть очертания газового котла, тонкую цепочку с луковицей-набалдашником и просторную белую ванну. Ни бельевого шкафа, ни перегородок. Спрятаться негде.

Еще пять минут мужчина поднимался и спускался по лестнице, отыскивая скрипучие ступени. Пятая и девятая поднимали особенно много шума; надо бы запомнить и не наступать на них. Остальные тоже не молчали, но, если держаться у самой стены, при желании получалось идти совершенно бесшумно.

Наконец Норман извлек из кармана вторую связку и отпер дверь в лавку. Густой дух земли и слежавшихся цитрусовых ударил в ноздри, так что перехватило дыхание. Вокруг был непроницаемый мрак. Даже тонкий лучик от уличного фонаря не пробивался сквозь плотно закрытые ставни. Никакие шторы не сумели бы столь идеально затемнить помещение. Скейс прислонился спиной к двери, тщетно вглядываясь в кромешную мглу, и вздохнул полной грудью — впервые с тех пор, как ступил на порог дома. Даже если хозяйки вдруг возвратятся, у них ведь нет ключа от лавки. Норман почувствовал себя в безопасности. Осмелев, он зажег фонарик и медленно обвел им сложенный стол на козлах, рулон синтетической травы, поставленные друг на друга в ожидании утра ящики с томатами, салатом и яблоками, мешки с картофелем, большие сетки с луком, сложенные вдоль стены, и старую фарфоровую раковину. Один из кранов отсутствовал, другой то и дело ронял тяжелые капли. Скейсу хотелось бы завернуть его, остановить непрекращающийся глухой стук, но он удержался. Яркий луч нащупал деревянный стол с огнеупорным покрытием, на нем — газовую горелку, большой чайник и маленький заварочный, коричневого цвета и весь в пятнах. Под столом обнаружился перевернутый на бок ящик из-под апельсинов, в котором стояли две кружки с голубой каемкой по краям, жестянка с надписью «Сахар» и чайница с изображением коронации Георга Пятого и королевы Марии. Норман пристроил фонарик на одном из ящиков; при свете надел свой длинный плащ, натянул перчатки поверх закатанных манжет рубашки, достал со дна рюкзака холодный нож. Затем присел на четвереньки у крепкой деревянной опоры, подтянув колени к подбородку и больно упершись худыми ягодицами в жесткий пол. «Сегодня ничего не произойдет». Он точно знал это, хотя и не мог сказать почему. Только смутно чувствовал: одеяние поможет не оставить в лавке лишних следов, и потом на всякий случай лучше быть готовым: вдруг по какой-то чудесной причине убийца вернется с работы одна. Мужчина продолжал сидеть во тьме, ждать, отсчитывать удары капель, вдыхая теплый запах нового макинтоша и ароматы лавки; руки в белоснежных перчатках он держал перед собой, ладонь к ладони, словно священник.