Когда мы провожали Михалыча в отпуск, с ним в Кабул полетели еще двое наших ребят. Они-то и должны были привезти деньги и продукты.

В загашнике у нас оставались несколько банок тушенки и еще каких-то консервов. Из них мы и планировали сварганить чего-нибудь вкусненькое, дабы хоть как-то скрасить наши серые будни. А вот со «шнапсом» был полный голяк. Была одна только надежда, что военные советники немного раскрутятся и нам тоже хоть что-то перепадет.

Утром этого праздничного дня все обратили внимание на то, что на деревьях, растущих около нашей виллы, начали распускаться первые листья. Наконец-то наступает афганская весна.

А у нас в Союзе сейчас повсюду еще снег лежит.

Вот контрасты!

Звук падающей с неба мины заставил нас в мгновенье ока залететь в дом.

Взрыв раздался где-то недалеко, примерно там, где располагалась вилла «Сизого носа». В ожидании дальнейшего обстрела мы еще с полчаса отсиживались на вилле. Пока сидели в своем импровизированном убежище, стали делать подсчеты и пришли к выводу, что в «зеленке» завелся какой-то «снайпер», который вот уже в третий раз обстреливает наш городок из миномета. И что самое интересное, посылает всего по одной мине, но кладет их рядом с нашей виллой, словно берет ее в вилку. К чему бы это?

Однако мины больше не падали на городок, и мы решили пойти посмотреть, куда же она угодила. Около виллы «Сизого носа» заметили несколько военных советников, стоявших полукругом и смотрящих себе под ноги. Подойдя к ним ближе, увидели, что они смотрят на большую белую собаку, бездыханно лежащую на бетонной площадке у входа на виллу.

Это был Гульбеддин. Тот самый Гульбеддин, который верой и правдой служил «Сизому носу».

Белая шерсть Гульбеддина была перепачкана в крови, продолжавшей пузыриться из нескольких осколочных ран в теле собаки.

И тут я обратил внимание, что «Сизый нос», стоявший в общей толпе военных советников, держит в руке ПМ, а из его глаз текут слезы.

«Наверное, пристрелил собаку, чтоб не мучилась», – подумал я.

Но, как потом выяснилось, все было совсем иначе.

«Сизый нос» собирался перед торжественным собранием сходить на коммутатор, чтобы позвонить Ацеку и узнать, как в городе прошла ночь. Но как только он вышел за дверь, Гульбеддин, мирно лежавший до этого в своей конуре, вдруг ни с того ни с сего набросился на него и впился зубами в руку. Если бы не ватный бушлат, долго бы еще пришлось «Сизому носу» залечивать раны, полученные от укуса собаки.

Вырвавшись от Гульбеддина, «Сизый нос» пулей заскочил в дом. В тот момент он почему-то подумал, что его любимый пес просто взбесился. Чтобы пес не принес более серьезных неприятностей, он и решил его пристрелить.

В тот самый момент, когда он вытаскивал табельный пистолет из висящей на спинке стула кобуры, во дворе раздался взрыв.

Это уже только потом до него дошло, что Гульбетдин и не взбесился вовсе, а каким-то «шестым» собачьим чувством почуял неминуемую гибель своего хозяина и, спасая его от смерти, сам геройски погиб.

Гульбеддина схоронили в тот же день на пустыре возле виллы «Сизого носа», и хозяин виллы, отдавая воинские почести верному другу, расстрелял весь магазин своего ПМ.

А вечером были поминки по Гульбеддину. Непьющий «Сизый нос» в тот вечер «сорвался с крючка» и впервые за все время своего пребывания в городке напился «до чертиков»…

* * *

А жизнь идет своим чередом.

Год-то високосный, а посему – двадцать девять дней в феврале. Именно в последний день февраля наконец-то прилетели наши ребята из Кабула и привезли продукты. И не только их.

Ура! Живем!

Мужики сообщили, что в Кабул понаехало всякого разного начальства из Союза. Решают вопросы, связанные с выводом войск из Афгана. В Представительстве ходят слухи, что уже в ближайшие дни должно быть принято очень ответственное решение.

А «Бык» – Наджибулла – копытами землю роет и рогами упирается. Уж очень не хочется ему, чтобы наши войска уходили из Афгана. Стало быть, боится он чего-то?

Знамо дело, чего он боится – за свою «бычью» шкуру опасается. Народ в стране уже не тот, что был в 1979 году. Сдерут они с него эту шкуру, как только мы отсюда уйдем.

Днем на работе вместе с командующим встречался с тремя старейшинами из улусвали Даман. Древними стариками, имеющими вес в «зеленке». Договорились с ними о месячном перемирии. Мы пообещали, что предпримем все необходимые меры, чтобы их не обстреливали и не бомбили весь период, пока они будут чистить свои арыки, приводить в порядок виноградники и заниматься посевными работам. «Бобо» же заверили, что со стороны «духов» тоже не будет обстрелов.

Эх, если бы действительно все было именно так.

Мы отлично понимали, что молодые «духи» чихать хотели на то, о чем там договариваются старики. У них на этот счет были свои планы.

Дабы особо не обольщать стариков своими обещаниями и не выглядеть в их глазах профанами, в заключение переговоров сделали небольшую поправочку к обещанному: с первой пулей, залетевшей из «зеленки» в город или советнический городок, мы свои слова забираем обратно.

Короче говоря, каждая из заинтересованных договаривающихся сторон до конца выполнила свою миссию, одновременно осознавая, что ничего из обещанного фактически не будет выполнено.

Пока военнослужащие на выставленных в «зеленке» постах занимались их обустройством, попутно неся боевую службу, в провинции происходили более интересные события.

В первых числах февраля по линии МГБ поступила информация о том, что в районе пакистанской границы, в уезде Спинбульдак, в непосредственной близости от родового кишлака Нурзай, произошли серьезные боестолкновения между малишами Муслима Исмата и бойцами отряда самообороны племени нурзаи.

Поводом для обострения взаимоотношений между этими вечно враждующими между собой племенами послужил факт обстрела нурзаями грузовой автомашины, шедшей с территории Пакистана, за рулем которой сидел племянник Муслима Исмата.

Вообще-то дорога от пакистанской границы до Кандагара давно уже была поделена между пуштунскими племенами, и каждое племя жило за счет этой самой дороги, нагло грабя всех, кто по ней передвигался. На ста километрах этой международной трассы стационарных и стихийных блокпостов, а также постов-однодневок и постов-засад было больше, чем на всех остальных дорогах Афганистана.

Что так привлекало бывших и настоящих бандитов к этому лакомому участку дороги?

Ответ был прост.

Кандагар был тем самым городом на юге Афганистана, где издревле пересекались основные караванные пути Востока. Самые богатые караваны с дорогостоящими грузами шли именно здесь, по дороге между Кандагаром и пакистанским городом Кветта.

А коли так, у тех, кто «оседлал» эту дорогу, была реальная возможность «шкурить» всех, кто по ней передвигался. Мзду брали со всех водителей грузовиков и владельцев груза под видом таможенных платежей и как плату за обеспечение охраны дороги. Владельцы грузовиков, зная об этой национальной особенности поборов на дорогах, заранее затаривались энной суммой, предназначенной для отстегивания лихим мздоимцам.