Но Элиан был просто мальчиком. А Талис был… Талисом. Мне захотелось взять гамма-скальпель, и казалось, что защищать придется совсем не Талиса.

– Везде ее кровь! – прорычал Элиан. – Она на тебе!

Вместо хирургического костюма на Талисе была одежда заложника, и на белой ткани в самом деле виднелась кровь – моя. Но я же сама согласилась. Более-менее.

– Отдай мне должное. – ВЛ облокотился на стол, отчасти чтобы отстраниться от ножа, отчасти просто принимая вальяжную позу. – Я умылся.

Элиан придвинул нож. От давящего кончика лезвия на коже Талиса образовалась ямка, очерченная белым колечком.

– Но ты говоришь о крови метафорически, и ты прав. – Оживленное лицо Талиса отражалось в металлическом лезвии. – Да, действительно. Я положил ее в этот пресс лицом вверх, чтобы видела, как он падает. Медленно. И заснял ее лицо. И пройдет не одно столетие, прежде чем кто-нибудь хоть пальцем коснется ребенка-заложника!

Обо мне они даже не заикнулись.

– Как ты можешь… – Элиана трясло. – Ты монстр!

– Да. А ты?

Он выпрямился. Элиану пришлось отступить, чтобы Талис собственным движением не насадил себя на кончик ножа.

– Элиан… – позвала я.

Элиан затравленно на меня обернулся.

– Миру нужны свои монстры, – сказал Талис. – И свои боги. И некоторое количество вспыльчивых фермеров-овцеводов, которые не монстры и не боги. Не надо этого делать, Элиан Палник. Это уничтожит тебя. – Он наклонил голову, блеснув очками Рэйчел. Его голубые глаза были бледны и задумчивы. – Честно скажу тебе, мальчик мой: я этого не стою.

– Грета. – Элиан бросил через плечо быстрый взгляд. – Я не знал, что ты… – Сейчас нож был на некотором расстоянии от горла Талиса, хотя и всего в одном-двух дюймах. – С тобой все в порядке?

Ну как сказать… Если из одежды на мне одна простыня и на моих глазах совершается убийство.

– Это очень странно, но я ощущаю магнитное поле Земли.

Нож чуть покачнулся, словно под действием этого невидимого поля.

– Что ты с ней сделал?

– Апгрейдил, – сказал Талис, выделив «п». – Стандартный пакет.

– Тебя убить надо за это. – Элиан издал звук, похожий то ли на смех, то ли на рыдания. – Ты хотя бы умереть можешь?

– Ясное дело, – беспечно пожал плечами Талис. – Зарежь меня и погляди, как я истеку кровью на пол. Но не рассчитывай, что я отчалю обратно на базу. Для этого канал недостаточно широк. Я просто… Пфф! – Он изобразил руками фейерверк. – Это смерть или что-то вроде. С другой стороны, я всего лишь копия. Основная версия меня прекрасно обойдется без этих мелких неаппетитных воспоминаний.

– А что будет с тобой? – спросила я. – С этим тобой.

Мне это было важно – и не только потому, что речь шла о копии, которая заключила (заключил?) со мной соглашение.

– Кто знает? – В странных синих глазах цвета излучения Черенкова я видела собственное будущее. – Может быть, после смерти что-то есть, даже для монстров.

– Я надеюсь, – злобно произнес Элиан и опустил нож. – Боже, как я на это надеюсь!

Элиан обнял меня, и я повела его прочь из комнаты. Не стану мешать ему считать, будто он меня спасает.

В ту ночь – мою последнюю ночь – мы похоронили Уилму Арментерос.

Аббат спросил Элиана, каковы будут ег о пожелания, даже отвел его мимо посадочного индуктора, через вершину холма к могилам (и заодно нас с Да Ся – мы не хотели, чтобы Элиан смотрел на все это один).

Сколько лет я провела в обители, сколько пережила смертей, но никогда не задавалась вопросом о могилах.

Они начинались, если отойти чуть подальше в прерию, где уже нет беспорядочно разбросанных валунов холма. Могилы этого года еще были заметными, покрытые неровной голой землей, и первые травы – лебеда, крохотные, неуверенные усики вьюнка (некоторые его называют «утреннее сияние») – начинали пробиваться сквозь жесткую почву, раскрывая белые цветы. Под одним из этих холмиков должен лежать Сидней Карлоу. И еще где-то – Витор. И Бин, которая умела приручать птиц. От нее, наверное, осталась только маленькая кочка.

Прошлогодние могилы можно было определить по бурной растительности: лен и донник приходили, опережая траву. Более старые могилы заросли, осели и чуть ввалились. Погребения располагались не точками – не каждое по отдельности, – а рядами. Едва заметно повторяющиеся неровности, будто следы волн. Их были десятки. Может быть, сотни.

– Нет, – выдавил Элиан помертвевшим от ужаса голосом. – Нет!

Аббат тяжело опирался на мою руку. Я почувствовала вибрации от его диафрагм, когда он стал нагнетать воздух, чтобы заставить себя слегка кивнуть.

– Она не из моих детей. И по здравом размышлении, ты, Элиан, – тоже. Мне не подобает распоряжаться ее телом. Как не следовало распоряжаться и твоей жизнью.

– Хм… – Элиан покачнулся – возможно, от тяжести такого признания. – Вот как. Ясно.

– Выбор за тобой. Что бы ты хотел сделать?

Элиан не ответил, не в состоянии был отвечать. Повисло молчание, наполненное шорохом травы.

– Мы могли бы сжечь ее, – сказала Зи самым мягким своим тоном. – Так поступают с героями.

Элиан нервно кивнул и обхватил себя руками, словно внутри у него что-то разбилось.

Атта встретил нас, когда мы спускались обратно по холму, мы трое, полные страха и неуверенности. Он широко развел руки, и Да Ся пошла к нему, – но обнял он Элиана.

Элиан был высоким, а Атта – огромным и мускулистым, здоровенным, как бык. Он спрятал Элиана в объятия, как отец прячет в объятиях сына, и когда отпустил, тот больше не дрожал.

– Нам надо похоронить тело, – тихо сказала Зи.

– Элиан… – начал Атта, держа руку у него на плече. Его долго молчавший голос сорвался, Атта закашлялся и сглотнул. – Элиан, тут у тебя нет священника.

– Раввина, – поправил Элиан, внимательно глядя на него. – То есть она не… не была… но я… – Он умолк и пожал плечами, не в силах вместить все разом: непростую ситуацию в своей семье, свою потерю, свой ужас. – Да. У меня здесь нет священника.

– Давай я. – У Атты опять сел голос. – Помогу тебе.

Элиан, верный самому себе, хохотнул – но смех прозвучал высоко, на грани истерики.

– Ты что, получается, как Зи? Тоже бог?

– Пророк. – Голос Атты выравнивался, становясь таким же огромным, как и он сам, таким же глубоким. – Принц, прямой потомок пророка. Так считается у моего народа.

– Ну давай, – согласился Элиан.

– Кремация – это не в традиции твоего народа. И не в традициях моего. Но мы можем превратить его в священную церемонию.