– СТОЙ! ДЖОРДЖ! – завизжала я. На нас мчалась машина и не сбрасывала скорость. Я изо всех сил рванулась вперед и схватила его за джемпер.

– Мам, отпусти.

Водитель все-таки затормозил и теперь яростно сигналил. Я подняла руку, извиняясь.

– Бедный ежик, – сказал Джордж. – Мам, давай возьмем его домой? Похороним в саду?

Водитель опустил стекло. Позади нас уже скапливались машины.

– Господи, почему вы не можете смотреть за своим ребенком? – возмутился водитель и сказал что-то еще, но я уже его не слушала.

– Джордж, пойдем. – Я потащила его от ежика на тротуар. Водитель поехал дальше. Я видела, как он качал головой.

Я опустилась на колени. Что бы я сегодня ни говорила, какие бы инструкции ни давала, завтра не будет никакой разницы. Другие дети развиваются, учатся необходимым для жизни вещам и с каждым днем становятся все более независимыми. Но для Джорджа такой схемы развития не существовало. Скоро доктор Николс измерит его вес и рост, давление, возможно, назначит анализ крови, чтобы проверить уровень глюкозы, и тогда мы пойдем в аптеку к Санди, и она даст нам риталин. Но зачем мы вообще все это делаем? Ничего не сделает Джорджа лучше. Ох, Финн! Ты мне нужен. Я больше не могу это делать. Не могу, не могу, не могу.

Я крепко схватила Джорджа и повернула к себе.

– НИКОГДА не выбегай на дорогу. Ты можешь умереть. Когда ты поймешь, что я тебе говорю? Ты… понимаешь? – Я трясла его за плечи, подчеркивая каждое слово.

– Мам, но я не знал, мертвый он или нет, – жалобно ответил Джордж. Я тяжело вздохнула.

– Я понимаю, грустно, что ежик погиб, но для меня уж точно лучше мертвый ежик, чем мертвый Джордж. Понятно?

– Да. – Но он уже смотрел на шедшую мимо нас женщину в яркой юбке. Я не понимала, как добраться до его сознания.

– Возьми меня за руку и не отпускай, – велела я ему. Он в последний раз оглянулся и посмотрел на раздавленного ежа. – Животные попадают на небо, правда? – спросил сын.

Мы с Джорджем сидели у доктора Николса. Финн еще не вернулся с конференции. После той нашей стычки возле школы я почти не разговаривала с Агги. Однако после доктора я собиралась отвести Джорджа в бассейн, чтобы поговорить там с ней начистоту.

На консультации он вел себя спокойно. Обычно он носился по кабинету, хватал стетоскоп, слушал, как бьется у доктора сердце, нажимал на манжету тонометра, вытаскивал линейку, которой мерили его рост. Сегодня он сидел, опустив голову.

– Джордж, как у тебя дела в школе? – спросил доктор.

– Не знаю. – Он болтал ногами. – Не знаю, – повторял сын, как сломанная пластинка.

Я рассказала доктору о происшествии с Джейсоном.

– Правда, директор там приятный. Джордж, тебе он нравится, да?

– Мистер Фиппс смотрит на меня как на нормального человека. Он помог мне исправить мой почерк, говорит, что не надо так сильно нажимать на карандаш. Когда он смотрит, у меня все получается, а когда не смотрит, я снова нажимаю. Я не знаю, почему. – Джордж покачал головой, так и не взглянув на доктора. – Я тупой. ТУПОЙ.

Доктор Николс возразил ему, что это не так, потому что из школы теперь поступают хорошие отзывы.

– Мистер Фиппс сажает Джорджа за стол, повернутый к стене, – объяснила я. – На столе только его собственные вещи, чтобы он не отвлекался. Еще директор настоял, чтобы учителя хлопали Джорджа по плечу, а не повышали голос, если что-то хотят от него.

Мистер Фиппс рассказал мне еще про один метод – про констатацию для Джорджа очевидного, как применять это и в домашних условиях. Мы, т. е. учитель, Финн или я, можем думать, что Джордж понимает, чего мы требуем от него, но поскольку вокруг него жужжат словно мухи другие отвлекающие вещи, ему необходимо слышать это время от времени, чтобы возвращать его к реальности, и тогда он действительно услышит инструкции.

Мой рассказ явно произвел впечатление на доктора Николса. Мы впервые говорили о каких-то усовершенствованиях в классной комнате и поведении учителей.

– Джордж, а что у тебя после школы, какие хобби?

– Я во всем тупой.

– Это неправда… – начала я, но доктор Николс остановил меня.

– Мама заставляет меня играть на пианино, – продолжал Джордж.

– Ну, а ты чем бы хотел заниматься?

Пока доктор взвешивал Джорджа и измерял его рост, он обращался ко мне.

– Когда ребенок сам выбирает себе хобби, он несет за него ответственность. Тогда он не станет обвинять родителей, что это их вина, что они заставляли его этим заниматься.

– Но Джордж любит плавание, – сказала я. – Не знаю, почему он умолчал об этом. Сейчас мы пойдем в бассейн.

– Возможно, он нервничает, – предположил доктор Николс. – Если там у него наметились успехи, он боится, что испортит все и там.

* * *

– Я не думала, что вы придете, – сказала Агги. Она стояла в галерее над бассейном. Было жарко, сильно пахло хлоркой.

– Я водила Джорджа к доктору Николсу, – ответила я. – В последние дни после той драки с ним стало еще труднее справляться. Он лишь больше возненавидел школу.

Мы неловко смотрели друг на друга. Может, я должна что-то сказать первой?

– В воде он совсем другой мальчик, – сказала Агги. – Гляди, как им хорошо и весело вместе.

Я пригладила ладонью волосы.

– Что мне делать потом, когда у меня родится малышка? Я не смогу возить Джорджа сюда.

– Я буду заезжать за ним, – предложила она.

– Это прозвучало как ужасный намек.

– Я все равно предложила бы тебе.

– Ну, я с удовольствием приняла бы твое предложение, спасибо.

– Вот и хорошо. – Агги прикусила губу. – Ты много для меня сделала, Джози, так что позволь мне сделать что-то в ответ.

– Спасибо, – повторила я. – Это очень любезно.

Мы повернулись и стали смотреть на воду. В воздухе по-прежнему висело напряжение. Одна из нас должна была что-то сказать, потому что мы были приторно вежливыми. Мне так хотелось услышать, как Агги ругается. Эл скользил по воде, поддерживаемый Фредериком. За ними плыл Джордж в своих лиловых очках.

– По-моему, нам надо объясниться, – проговорила Агги, глядя перед собой.

– Мне тоже так кажется, – отозвалась я, вздохнув с облегчением.

Она уже улыбалась.

– Понимаешь, когда со мной происходит что-то очень хорошее, я жму на кнопку самоуничтожения. Господи, я знаю, что между тобой и Кларки ничего нет, он поклялся мне, да и у тебя счастливый брак. И все-таки мне трудно поверить, что у вас и раньше ничего не было – да если и было, какое мне дело? Все в прошлом и сейчас не имеет значения. Я верю вам обоим. Прости, Джози.